Провал крестового похода. США и трагедия посткоммунистической России

Второй процесс тесно связан с первым. Наше внимание традиционно приковано к московскому правительству Ельцина. Но в России и в некоторых других бывших советских республиках реальная власть в значительной мере переместилась из столицы в провинцию. Процесс этот начался ещё при Горбачёве, как следствие ослабления центральной политической власти и возрастания роли местных выборов и местных выборных органов. Сегодня этот процесс во многом подстегивается и углубляется экономической ситуацией. Нехватка товаров и развал системы распределения дали огромную власть в руки производителям. Крупные государственные предприятия — промышленные и сельскохозяйственные — до сих пор управляются представителями старой номенклатуры и расположены они в основном в провинции. Ни Ельцин, ни кто-либо ещё из московских лидеров не могут сегодня управлять Россией, тем более — реформировать её без поддержки (хотя бы молчаливой) со стороны этой влиятельной провинциальной элиты. Реальная власть — производство и поставки товаров — находится в их руках. К примеру, они могут обречь на голод крупные города, являющиеся бастионами какой никакой существующей демократии, расплачиваясь друг с другом по бартеру. Многие представители этой экономической элиты стремятся «приватизировать» свои предприятия, чтобы получить более полный и непосредственный контроль над ними, но разве это имеет отношение к реальной маркетизации? Многие из них ныне прикидываются антикоммунистами, но разве это делает их демократами? А как насчёт тесных связей с местным военным командованием? Как бы то ни было, пока наши дипломаты и журналисты ищут будущее России в Москве, оно решается в большой степени, в обширной и далёкой провинции.

Вопрос:Для человека, который всегда утверждал, что в советской системе возможны фундаментальные изменения, Вы не кажетесь вдохновленным от вида произошедших драматических перемен.

Стивен Коэн: Хотя в 70-е — начале 80-х гг. среди учёных и журналистов преобладал пессимизм в этом вопросе, было нетрудно понять, что в советской системе грядут, в конце концов, большие перемены. В истории и политике нет ничего неизменного, и факторы, говорящие в пользу реформ, были уже тогда заметны. Гораздо труднее сегодня понять, что действительно изменилось безвозвратно, а что нет, что ушло, а что осталось. Возьмём, к примеру, утверждение, ставшее настолько аксиоматичным, что вряд ли кто-нибудь возьмется оспаривать его: «Советская система рухнула».

Да, безусловно, это так, с одной стороны. Но с другой, не менее важной, это не так. Советская система у нас долгие годы ошибочно приравнивалась к коммунистической партии, а коммунизм — к «советизму», если это можно так назвать. Партия была очень важной частью этой системы, но далеко не всей системой. Например, партия контролировала государство, но уже государство — «административно-командная система», как её называют, — контролировало общество, по меньшей мере, экономику. Так что же произошло? Компартия реально утратила свою монополию в политике ещё в 1989 г. (в этом важнейшем отношении созданную Лениным систему можно считать распавшейся ещё в результате горбачёвских реформ), но государственная администрация продолжала функционировать. Попытка переворота в 1991 г. привела к окончательному краху партии, но потерпела ли крах советская государственная система? Поверхностные изменения, сколь бы драматичны они ни были, не должны вводить нас в заблуждение. Многие связи в этой системе порвались, особенно те, что соединяли Россию с бывшими республиками, и те, что обеспечивали единое экономическое распределение. Множество городов, улиц, учреждений сменили свои названия.

Но давайте посмотрим теперь, что сохранилось. Экономика России, по крайней мере, на 95% продолжает оставаться в руках государства. Новые элиты не возникли. На региональном и местном уровне старое руководство сохранило, по большей части, свои позиции, лишь сменив членство в партии на должности в других властных структурах. Классовые отношения тоже остались прежними. Зарождающийся класс предпринимателей остается слабым и численно незначительным. Многие стереотипы общественного мнения тоже, по всей видимости, не претерпели существенных изменений. Большинство граждан продолжает надеяться на государство, дающее им социальные гарантии от рождения до смерти, что было определяющей чертой позднего советского коммунизма.