Провал крестового похода. США и трагедия посткоммунистической России

Несколько дней спустя Путин объявил о далеко идущих мерах, призванных приструнить руководителей 89-ти составляющих страну административных территорий. Определённое укрепление федеральной власти на всей территории России было необходимо, хотя бы по причине коррупции и прочих злоупотреблений со стороны губернаторов, однако, план Путина слишком напоминал о прошлом. Предусматривалось создание семи федеральных округов, стоящих над территориями и возглавляемых назначенными Путиным личными и полномочными представителями президента, причём пять из этих вице-королей — генералы армии и сил безопасности. Губернаторы тем самым лишались полагающихся им по должности мест в верхней палате парламента, а, возможно, и электоральной автономии. Все эти действия Путина грозили воскресить традиции царского и советского прошлого, когда обширные российские провинции управлялись прямо из Кремля. При этом он, возможно, в значительной степени рассчитывает на помощь ветеранов госбезопасности.

За восхождением Путина к власти стоят не только прокремлёвские олигархи и органы безопасности, которые после 1991 г. усердно работали над тем, чтобы в «патриотическом» свете представить свою роль в российской истории и которые, возможно, предрасположены к «использованию тоталитарной силы»^{188}. О многом позволяют судить и те угрожающие изменения, которые произошли в политических настроениях в России. Как мы видели, на протяжении нескольких лет поддерживаемые США российские либералы «мечтали об… энергичном Пиночете», который смог бы внедрить и защитить то, что они называли экономическими реформами. Активизировав свои поиски на закате президентства Ельцина, они нашли, как им верилось, такого Пиночета в Путине.

Как реакция на глубокую травму, испытанную в 90-е гг., настроения масс также изменились в пользу «сильной руки», хотя в народных «мечтах» такой правитель должен восстановить в стране не только порядок, но и «справедливость»^{189}. Даже один из главных американских вдохновителей крестового похода в Россию в конечном итоге признал, что следствием его «стал отрицательный смысл, связываемый с понятиями демократии, реформы, свободного рынка и даже свободы как таковой» в посткоммунистической России^{190}.

Антидемократические настроения масс не стоит преувеличивать, однако сам факт изменений налицо. В 2000 г. значительное большинство опрошенных россиян ставило «порядок» выше демократической практики и испытывало больше доверия к армии и политической полиции, чем к выборным институтам. Ещё раньше почти половина опрошенных полагала, что если бы Сталин был одним из кандидатов, то одержал бы победу на предстоявших президентских выборах. Неудивительно, что режим Путина также — впервые с догорбачёвских времён — ухватился за возможность укрепить официальную репутацию генералиссимуса, когда в мае 2000 г. отмечалась 55-я годовщина победы Советского Союза во Второй мировой войне. (Незадолго до того Путин и другие руководители, собравшись в Кремле, подняли бокалы за этого деспота и убийцу в связи с пришедшимся кстати 120-м днем его рождения, а, возможно, и в связи с безжалостной массовой депортацией Сталиным чеченского народа в 1944 г.)^{191}.

В этих устремлениях отразилось то, что русские традиционно и со страхом именуют смутой, которая не раз случалась в их истории. Хотя слово и переводится на английский язык в смягченной форме как «время трудностей», его действительный исторический смысл заключается в коллапсе центральной государственной власти, за чем следуют хаос, насилие и повсеместная нищета, как это и было во время русской революции и гражданской войны 1917–1921 гг. Как полагают многие русские, посткоммунистическое «переходное» время погрузило страну в новую смуту, которая по определению является прямой противоположностью политической, экономической и социальной стабильности^{192}. Если так, то это первая смута, которая происходит в ядерной России.

Защитники политики американской поддержки ельцинских «реформ» и сейчас настаивают, что эти прискорбные итоги — всего лишь «ухабистый» участок на пути перемен и что в посткоммунистической России Америка сделала правильный исторический выбор^{193}. Но большинство россиян так не думает. Когда в декабре 1999 г. Ельцин ушёл в отставку, то всего от 10 до 15% опрошенных увидело в его правлении хоть какие-то положительные стороны. При этом, сравнивая с его обычным, не доходящим до 10% рейтингом, даже эту цифру следует считать завышенной, что объясняется сентиментальной обстановкой его прощального новогоднего обращения. Почти половина опрошенных полагала, что его правление было абсолютной «катастрофой»^{194}.