В действительности, Соединённые Штаты с самого начала упустили посткоммунистическую Россию, а между тем всегда существовали иные, и необходимые, и возможные способы вовлечь её в процесс сотрудничества. Перед тем, как стать президентом России, Путин заявил, что на пороге третьего тысячелетия народ его страны испытывает чувство глубокой «тревоги и надежды»{216}
. США могли и должны были проводить политику, в которой бы материализовалась эта надежда. Но столь же справедливо, что всё больше влиятельных американцев, как не удивительно, не видит никаких оснований для тревоги.После всякой неудачи, и в общественной, и в частной жизни должен следовать анализ причин. После провала политики США в посткоммунистической России этого не произошло. Вместо этого в политических кругах всё активнее высказывается идея, что эти неудачи на деле не имеют значения, так как, учитывая достойную жалости слабость России, проявляющуюся внутри страны и за рубежом, её больше не следует принимать в расчёт. Как на показательный пример можно указать на бывшего начальника американской разведки и одновременно специалиста по проблемам России, который сообщает нам, что Россия «на самом деле не имеет никакого значения» и «не стоит того, чтобы о ней беспокоиться»{217}
.Согласно этому взгляду — плоду не здравых размышлений, а неправильно истолкованных триумфаторских настроений и неоправдавшихся ожиданий, связанных с окончанием «холодной войны» — сверхдержава, которая когда-то была противником, больше не должна занимать какого-то особого места в американской внешней политике. По большей части Соединённые Штаты могут действовать «в мире без России». Они должны придерживаться «минималистской политики» и «соблюдать роль стороннего наблюдателя»{218}
.Вряд ли можно представить себе большую политическую глупость и худшую ошибку в нашем восприятии и анализе ситуации. Россия не только сохраняет значение, но, по крайней мере, по трём существенным причинам это значение даже больше, чем во времена «холодной войны» и существования Советского Союза.
В конечном счёте, в посткоммунистической России находится источник наибольшей потенциальной угрозы для американской и международной безопасности, понимаемой в самом прямом и непосредственном смысле физического выживания. С начала 90-х гг. администрация Клинтона, а также многие учёные и журналисты, которые должны бы понимать ситуацию лучше, принимали как данность, что Соединённые Штаты и мир в целом значительно менее подвержены ядерным и иным смертельным угрозам, чем во времена существования Советского Союза.
Авторы миссионерского подхода в американской администрации похваляются тем, что «в результате нашей политики американский народ находится в большей безопасности» — и, уж конечно, «её надежность неизмеримо выше», чем раньше. По мнению видного журналиста и специалиста по России, сейчас мы можем испытывать «существенно» меньше беспокойства по поводу того, что «превратимся в радиоактивное облако», а, согласно ещё одной оценке, можем быть меньше озабочены «ядерным холокостом». Известный политический аналитик сообщает нам, что «безопасность Америки значительно укрепилась», а специалист из мира науки — что в результате посткоммунистических реформ мы «освобождены от необходимости создавать сценарии худшего случая»{219}
.Эти заверения очевидно не соответствуют истине, а то, что они исходят от высокопоставленных должностных лиц США, редакторов газет и учёных, свидетельствует о необъяснимой близорукости и безответственности. Даже без учёта унаследованных Россией огромных запасов химического и биологического оружия, следует признать, что, «все основные составляющие ядерной угрозы растут», как полагает целый ряд экспертов (хотя их мнение, как правило, не принимается во внимание), и как показала трагедия подлодки «Курск» в августе 2000 г. Политика же США «просто не справилась с проблемой расползания ядерной опасности по России»{220}
. Эта правда может быть неприятна и далека от политической корректности, но распад Советского Союза и неудачи «переходного периода» в России привели нас к ситуации неизмеримо большей опасности, чем когда-либо раньше.