Провал крестового похода. США и трагедия посткоммунистической России

В этой связи ясными представляются две возможности. Как и во время холодной войны, жесткий курс и вмешательство в дела Москвы увеличивают политические шансы её собственных ястребов, непримиримых противников демократизации и западной ориентации в целом. Растущие признаки возрождения в 90-е гг. этой враждебной миру оси между американскими и российскими сторонниками «холодной войны» являются ещё одним пусть непреднамеренным, но опасным наследием клинтоновской администрации, которое нужно как можно скорее преодолеть^{243}.

Всё ещё есть надежда, что вторая из названных возможностей не выйдет из области гипотетических. Но если демократия окажется неизбежной ценой стабильности в России, то Соединённым Штатам придется принять новый режим, надеясь на то, что он не будет существовать слишком долго и не примет формы дестабилизирующего ситуацию крайнего авторитаризма. Сторонники американской миссионерской политики, деятельность которых в огромной степени способствовала возникновению этой опасности, продолжают настаивать на том, что «демократия в России является необходимым условием сотрудничества»^{244}. Но при отсутствии сотрудничества тот или иной вид ядерной катастрофы становится всё более вероятным, а радиация не различает демократов и деспотов и оставляет после себя землю, на которой вряд ли взойдет хоть какая-нибудь демократия.

Поставит ли посткоммунистическая Россия мир перед таким страшным выбором, зависит от нескольких факторов. Но самым важным представляется то, смогут ли Соединённые Штаты проводить более мудрую политику по отношению к этой, играющей судьбоносную роль стране. Недостаток мудрости, как правило, определяется неверными исходными представлениями. В нашем случае следует отказаться от четырёх ложных посылок, которые обусловили провал крестового похода 90-х гг.

Одна из этих идеологических посылок заключается в том, что в результате проведения действительно настоящих реформ у России не будет крупных национальных интересов, отличных от интересов Америки. На деле же, у любого российского правительства неизбежно будут свои особые интересы, принимая во внимание хотя бы географию и историю страны. В качестве очевидных примеров достаточно назвать Балканы, страны Балтии, Украину, Центральную Азию, Кавказ и Китай. Если не руководствоваться чистой идеологией, то непонятно, почему эти законные интересы должны рассматриваться как угроза или как лакмусовая бумажка для отношений США и России. Как и в отношениях с другими великими державами, задачей дипломатии должно быть примирение и согласование этих интересов с американскими.

Во многом по этой же причине пришло время, чтобы создатели американской политики, журналисты и учёные перестали считать, что «настоящие» российские реформаторы — это только те, кто «оказывает услугу Соединённым Штатам» и кто поэтому должен рассматриваться как «ценнейшее приобретение Соединённых Штатов»^{245}. Любой российский лидер, которого так воспринимают в своей стране, никогда не будет чувствовать себя уверенно, а только вызывать недоверие, как это вскоре и случилось с Ельциным и его реформаторами. Руководство, которое надеется стабилизировать страну, должно находить поддержку в собственной стране, а не в Соединённых Штатах, и его политика должна делаться в Москве, а не Вашингтоне.

В этом отношении крайняя зависимость — психологическая, политическая и финансовая — руководства Ельцина от Запада и в особенности Соединённых Штатов выглядит аберрацией на фоне российской истории. Вряд ли когда-либо вновь на этом посту появится столь же уступчивый и нуждающийся в поддержке лидер. Как это стало ясно с приходом к власти Путина, любой следующий руководитель будет настроен гораздо более националистически. По крайней мере, он поведёт себя так же как большинство правительств в мире, вне зависимости от их идеологии: прямо и с гордостью поставит на первое место интересы России как внутри страны, так и за рубежом. И к этому также следует относиться не как к угрозе, а как к возможности пересмотреть и начать заново отношения США с посткоммунистической Россией.

Вторая ложная посылка заключалась в том, что «рыночные», или «неолиберальные» экономические реформы, на проведении которых на протяжении всех 90-х гг. настаивали Соединённые Штаты, найдут широкую поддержку в народе, помогут сформироваться новому поколению лидеров и, тем самым, определят будущее России после Ельцина. В действительности, как уже указывалось выше, в России эти характерные для Америки идеи сами по себе никогда не пользовались массовой поддержкой, что особенно верно теперь, после всех причинённых страданий. Согласно практически всем опросам общественного мнения, проводившимся с конца 80-х гг., большинство россиян хочет политических и экономических свобод, но одновременно и тех многочисленных социальных благ, которыми пользовались советские люди буквально с рождения до смерти и которые также соответствуют их традиционным ценностям^{246}.