Провал «миссии бин», или Запись-ком капитана Вальтера

Но воспротивились строители: возвращаться в Русь, в Антарктиду, где холодно, временами голодно и полным ходом шла очередная перестройка в экономике, мало кто пожелал. Большинство решило остаться на острове с тем, чтобы здесь основать независимое демократическое государство и жить, занимаясь сельскохозяйственным и промысловым трудом — лекарства производить для экспорта на Марс. Правительство Марса сразу же дало добро и выделило кредит на закупку сельхозинвентаря и семян, выкупило и оставило на острове четыре рыболовецких сейнера, несколько шаланд, китобойное судно и заводик по переработке рыбы и антарктического криля. Последний, кстати, — «антарктический пелагический вид ракообразных из семейства эвфаузиид»(W) — экспортировался на «Звезду». К столу не подавался — почитался лучшим лекарством от стрессов и хандры. Русь, заполучив кредит, послала на Бабешку сухогруз доставить марсианские закупки, в обратный путь забрать строительные машины и шахтное оборудование. Отправленный же за людьми, несогласными остаться на острове, парусник затонул в шторм, повторного рейса не понадобилось — несогласные строители смирились с судьбой. Придумав государству название «Пруссия», инженерно-технический персонал стройки организовал демократические выборы первого Президента. Руководство Америки и Аладды появлению независимого государства под протекторатом Руси, понятное дело, воспротивилось, но русские генералы оказались на высоте — списали злополучную подводную лодку «дабы сослуживцы по альянсу не возникали». Весь адмиралитет ЗемМарии собственноручно порезал её автогенами и болгарками на торжествах по случаю закрытия гастролей БДТ. Американцев с похмелья водило из стороны в сторону, отчего рез по борту подводного крейсера у них получался змейкой, а заметно осунувшимся арабам горелки помогали удерживать стройные русские балерины.

Так в одночасье на маленьком посреди Тихого океана островке Бабешка возникло по требованию трудящихся независимое демократическое государство Пруссия, отстроились поселения Отрадное, Мирный и Быково с колхозами «Отрадный», «Мирный» и «Звездный путь», был избран Президент, созданы моим дядей Вооружённые Силы. И хотя дело это оставалось и считается в политических кругах до сих пор тёмным, много лет Пруссия просуществовала тихо, мирно, пока не случился известный трагический инцидент с участием моей роты спецназа. Меня успокаивало только заявление Президента Пруссии, что полковник Курт по ошибке принял высадку спецназа за нападение пиратов; обстрелял ветролёт ОВМР, не ведая того, что поле, на краю которого приземлилась моя БММП (боевая машина марских пехотинцев), пропалывают жители Отрадного, все до одного. И мне повезло: дети отрадновцев этим днём гостили в Мироном, смотрели кукольный спектакль.

* * *

Странности начались вскоре после похорон дядюшкиного взвода, моих разведчиков и крестьян Отрадного.

Я сидел в гамаке, сгорая от желания завалиться и уснуть. Ротный врач лейтенант Збарек Крашевский, с которым занимал всю офицерскую отгородку в казарме, где-то пропадал. Заявится, разбудит, негодовал я. завтра же переселю в медчасть, к нему же и его коллегу определю. Лейтенант Комиссаров служил военврачом в роте дяди, его прибытие из лагеря под Быково ожидал со дня на день. Сердился я на Крашевского, чтобы не корить себя: и в этот раз перед сном не помолился. Так вымотался. Неделю молился, а на седьмой день, падая от усталости, рассудил: «Свою вину в гибели отрадновцев осознаю. В миру за то наказан — на острове колхоз восстанавливать буду. Костьми лягу, а лекарства на Марс рекой потекут. Господь и простит».

Итак, я сидел в гамаке, когда ко мне в казарменную отгородку зашёл прапорщик Лебедько.

— Разрешите доложить, — приложил он, щёлкнув каблуками сапог, кончики пальцев к звезде на пилотке. Обратился шёпотом, чтобы не слышали солдаты за занавесью.

Я вылез из гамака, обулся и подпоясался. Заправляясь, рассматривал прапорщика — гиганта и силача, каких ещё поискать надо. Я роста незаурядного, но ему был едва по шею. И мощь его раз испытал, когда он в инцидент, прибежав на место боя из лагеря ВС Пруссии, набросился на меня. Утихомирили марпехи, вся рота участие приняла: одни прапорщика держали, другие меня из-под него тащили. Затих он со словами: «Да если бы ты не был земляком и ему племянником… Да я б тебя». После молчал и сторонился. Но на похоронах уже никак не выказывал мне неприязни, даже обращался по необходимости через денщика. Вот чести до сего раза не отдавал, почему я и забеспокоился: привело, должно быть, Лебедько ко мне что-то неординарное.