Провал резидентуры

Я выхожу из редакции, думая, что вчера мастер Хингоо арестован как шпион, причем как шпион Смаргуды, и хорошо, что я не сделал с ним интервью, отказался, и плохо, что сделал его Спиоо, но Спиоо мне не жалко, потому что он, кажется, стукач. Еще я думаю, что теперь придется делать вид, что мастера Хингоо никогда не было в истории музыки, и что очень жалко было выбрасывать оба его альбома.

Шихле, как всегда, бесподобен — в каком-то невообразимо элегантном костюме. Беловолосый беляк приносит нам коктейли, действительно великолепные, и исчезает.

— Макту, — говорю я. — Меня поражает ваша способность покупать отличные вещи.

— А, ты про беляка? — ухмыляется он, сверкая зубами. — Да, он хорош. Отлично дрессирован.

— Макту, расскажите, что там у вас нового, — говорю я, включая в кармане диктофон.

— Ну, что? — пожимает он плечами. — Майор Лоо женился на дочери герцога Бейхао, это самая последняя светская новость. Вчерашняя.

Мы принимаемся болтать о светских и не очень светских новостях, слухах и сплетнях обеих столиц, и так проходит минут сорок. Наконец, у меня в кармане щелкает: кончилась кассета. И тут же Шихле совершенно вне связи с предыдущим разговором произносит:

— Не нравятся мне дела, которые тут у вас происходят. Например, то, что вчера было.

Я ничего не говорю, но глазами показываю, что да, дела дрянь. И обвожу глазами помещение. Он кивает и совершенно невинно говорит:

— Я имею в виду, что Шайнхоо набили морду в ресторане. Мне уже рассказали.

Ну, это безопасная тема: после того, как флот обделался у острова Хиао, поругивать флотских стало модно.

— Да, морячилы обнаглели, — с чистым сердцем соглашаюсь я. Они и впрямь обнаглели, бесчинства пьяных морских офицеров — притча во языцех.

— Слушай, хочешь, я тебя подброшу в редакцию на своей машине? — спрашивает он вдруг.

— Конечно, — говорю я и понимаю, что он хочет поговорить без лишних ушей.

Мы спускаемся, за нами, как тень, идет беляк.

— Гилу теперь водит мою машину, — поясняет Шихле.

Я про себя удивляюсь. Такой молодой беляк — и такой квалифицированный? Сколько он стоил Шихле, интересно?

Мы выходим к подъезду, швейцар низко кланяется. В этот момент к Шихле кидается ражий детина в лохмотьях, один из тысяч беженцев-бездельников, что в последние годы заполонили столицу.

— Эй, барин, дай десятку, — нагло заявляет он, загораживая дорогу. Я столбенею. Такого никогда еще не было. Сальная кожа детины лоснится в дырах рубашки, гнусная ухмылка показывает, что передние зубы у него выбиты. Почему-то с падением Шеммы вся тамошняя знаменитая шпана совершенно беспрепятственно перебралась в столицу и безнаказанно бесчинствует на улицах. Понятно, что в полиции в связи с войной служат одни старики и инвалиды, но почему мэр не примет меры? До какой наглости они уже дошли!

Тут Шихле брезгливо говорит:

— Гилу, убери.

Из-за спины Шихле выходи беляк и тихо, но твердо говорит:

— Отойдите с дороги.

— Чево-о-о?! — орет детина. — Белый глист мне указывать будет?! — и размахивается пудовым кулачищем.

В тот же миг беляк делает два неуловимо быстрых движения, отзывающихся двумя короткими тычками, и детина медленно, с широко открытым ртом, сереет, глаза его закатываются, и он без памяти валится на асфальт.

Шихле переступает через него, беляк тем временем распахивает дверцу.

— Садись, — говорит Шихле мне.

Я сажусь, совершенно ошеломленный. Я первый раз видел такую наглость шпаны, но я до сих пор никогда не видел, чтобы белый ударил черного человека. Хотя я слыхал, что в Динхоовоо не редкость, когда богачи ходят с такими вот белыми телохранителями. Но у нас, в Миноуане?

Беляк ведет машину безукоризненно и при этом не подает вида, что может нас слышать. Дорогой «трихоо» катит легко, как велосипед, и так же бесшумно.

— Леа, — говорит Шихле, — пропала моя подружка, Лиина Шер Гахоо. Наверное, ты знаешь ее.

— Хозяйка Шиил-клуба, — киваю я. — А я слышал, что она уехала в Раману.

— Нет, — качает он головой. — Я бы знал. Может, она в Комитете?

— Арест обычно бывает гласным, — говорю я. — Впрочем, я попробую узнать.

— Я буду тебе очень благодарен, — говорит Шихле и неожиданно кладет мне на ладонь маленькую черную коробочку. Это драгоценный заморский шийхор. Смаргудские надписи с крышки предусмотрительно соскоблены.

— Вот спасибо, — озадаченно говорю я. Одна такая коробочка стоит не меньше пяти сотен. Впрочем, я помню, как еще девять лет назад их можно было купить во многих лавках на Шин-Риоо, и стоили они тогда пять-семь старых хоней, то есть не больше сотни новыми. Что поделаешь, война.

— Бери, у меня много, — говорит Шихле. — А то жуешь всякую гадость. Что у вас тут сейчас в ходу? Шкау? Кишан?

— Кишан, — все еще растерянно говорю я, а пальцы сами лезут в коробочку — ощупать черные тугие листья, вынуть один, плотный, как картон, с тихим хрустом разломать начетверо, запустить за щеку, вдохнуть горький, сладостно горький его дух…

Он высаживает меня у редакции и говорит на прощание:

— Леа, мне очень важно найти ее. Я очень надеюсь на тебя.