Прованс навсегда

Двор заведения Мориса напоминал съемочную площадку фильма, где срочно делают кино по незавершенному сценарию, толком не определившись с составом исполнителей, страной и эпохой действия, гардеробом и декорациями. Белый костюм и широкополая панама, шорты и сандалии, шелковое платье, наряд мексиканского батрака, яркие шарфики и платочки, колпаки и шляпы, наряженный куклой младенец и боевой командир пустынного дозора, выпрыгнувший из «лендровера» и озабоченно инспектировавший его снаружи на предмет наличия свежих пулевых пробоин.

Из-за спин своих лошадиных сил Морис улыбался нам и прекрасной погоде. На нем провансальский выходной наряд: белая рубаха, белые штаны, черный галстук-шнурок, сливово-красный жилет и старая плоская соломенная шляпа. Его друг, возница второй повозки, тоже в белом, оживленном широкими алыми подтяжками и роскошными пепельно-перечными усищами, точная копия Ива Монтана из фильма «Жан де Флоретт».

— Venez![39] — пригласил нас подошедший Морис. — Идемте глянем на лошадок. — И он справился о состоянии нашего аппетита. К месту проведения пикника уже, оказывается, отправился фургон с достаточным запасом продовольствия, чтобы накормить весь Бюу.

Лошадки стояли в саду, в тени деревьев. Ближайшая сразу же заржала и ткнулась в Мориса в поисках сахара. Самая юная гостья, восседавшая на плечах родителя, загукала при виде этаких чудищ, потянулась пальцем к лоснящемуся лошадиному боку. Лошадь приняла ее палец за муху и смахнула хвостом.

Морис и сивоусый Ив Монтан запрягли лошадей в открытую коляску, черную, отделанную красным, и в закрытый семиместный дилижанс, красный с черной отделкой. Обе повозки сверкали так же, как и лошади. Морис всю зиму работал над ними и довел их до безупречного состояния, или, как он это формулировал, «iтресс».[40] Единственное современное добавление — автомобильный клаксон в виде дудки, дабы предупреждать о предстоящем обгоне другие, более медлительные средства передвижения и предостерегать бесшабашных куриц от намерения пересечь дорогу.

— Allez! Montez![41]

Мы последовали приглашению, заняли места, и экипажи, соблюдая ограничение скорости в пределах населенного пункта, двинулись по деревне. Собака с дровяного штабеля гавкнула нам прощальный привет, и экипажи выехали на сельскую дорогу.

Такого рода путешествие заставляет жалеть об изобретении автомобиля. Все видишь иначе, ибо сидишь гораздо выше, двигаешься медленнее, и окружающее предстает в гораздо более интересном свете. Действует преимущественно колебательный ритм — покачивание на подвеске, согласованное с шагом лошадей и рельефом дороги. Приятен и старомодный звуковой фон — поскрипывание упряжных ремней, перестук копыт, негромкий скрежет стальных ободьев. Нас окружал и иной букет ароматов — смесь теплого запаха лошадей, смазки, седельного мыла, древесного лака и духа полей, — не задерживаемый привычными стеклами. Наконец, скорость, точнее, отсутствие скорости, позволяющее вглядеться. В автомобиле все проносится мимо, мелькает, сливается в сплошную смазанную полосу. В автомобиле вы изолированы от пейзажа. В карете вы часть окружающей природы.

— Trottez![42] Пошевеливайся! — Морис огрел лошадь кнутом по крупу, переключив скорость на вторую. — Ленивая она. И обжора. На обратном пути ее погонять не придется, потому что домой, к еде.

По обе стороны от нас раскинулись алые поля цветущего мака. Над ними кружил ястреб, пикировал, взмывал, парил на раскинутых крыльях. Солнце вдруг прикрыло случайное облако, и я заметил почти черные лучи, пронизывающие облачный туман.

Мы свернули с проселка и направились по лесной дорожке, виляющей между деревьями. Копыта более не стучали, погружаясь в густую траву. Я спросил Мориса, как он находит места для пикников, и он сказал, что в каждый свой выходной, еженедельно, отправляется в лес верхом. Иногда за несколько часов блужданий никого не встречает.

— Всего двадцать минут от Апта, но никто сюда не выбирается. Я да кролики.

Лес сгущался, дорожка сузилась в тропу, по стенкам кареты шуршали ветки. Мы миновали несколько валунов, туннель из переплетенных над головами ветвей и уткнулись в накрытый стол.

— Voilà! — провозгласил Морис. — Ресторан открыт!

На траве просеки, в тени раскидистого дуба возвышался стол, накрытый на десять персон. Его украшала белоснежная скатерть с ведерками льда, с накрахмаленными салфетками, со свежими цветами в вазах, с настоящими приборами и настоящими стульями. Фон для стола создавал живописный borie,[43] в далеком прошлом дом пастуха, ныне превращенный в буфетную. Оттуда доносились чпоканье вытягиваемых пробок и перезвон бокалов. Все мое отвращение к пикникам мгновенно улетучилось. Ничто здесь не предвещало отсыревшей задницы и сэндвичей с муравьями.