Итак, вот он, Глендуовер-хаус. Высится в пятидесяти метрах отсюда. Он смотрится сегодня как-то странно, словно светится какой-то необычной и обветшалой красотой, отражая стеклами солнечный свет позднего лета. А я стою и размышляю о том, что ждет меня там, внутри? Глупый вопрос. Там, разумеется, уже стоит Вероника с топором в руках, готовая в любую секунду отрубить мне голову. Казнить бренд «Марта». Итак, сегодняшний день будет первым, с которого начнется временной отрезок под названием «Моя Оставшаяся Жизнь». Ну, и все такое прочее…
Итак, я уже вошла в здание. Какие знакомые вращающиеся двери, и какими безжалостными они кажутся мне сейчас!
— Доброе утро, — шамкает беззубым ртом чудаковатого вида старикашка, которому суждено провести всю свою жизнь (и, возможно несколько последующих) за этим столом у входа. И только лишь для того, чтобы наблюдать за входящими и выходящими посетителями. Он смотрит на черно-белый экран монитора и честно отслеживает их.
— Возможно, для кого-то и доброе, — мрачно и невнятно бормочу в ответ.
Жду лифта и одновременно наблюдаю за номерами этажей, где он сейчас проезжает, пока он неспешно движется вниз, беспрестанно останавливаясь. Вот двери раскрываются, звучит жалобное «пинг!», я вхожу в кабину, нажимаю на кнопку «пять» и начинаю свое путешествие наверх. Когда лифт приготавливается выпустить меня, я на всякий случай проверяю, там ли он вознамерился меня высадить. Приглушенный гул понедельника сменился веселым щебетанием сотрудников. Что здесь происходит? Может быть, новости о моем увольнении успели достичь моих коллег раньше, чем об этом узнала я сама? Я замечаю, что Кэт и Зара уже расположились в кабинете Вероники с блокнотами наготове, и присоединяюсь к ним. Разумеется, Вероника не станет сообщать такие чудовищные новости перед всей аудиторией. А может, я ошибаюсь? Нет, она должна отпустить всех, а меня чуть задержать: «Марта, останься на пару слов». Вот что она скажет перед тем, как опустить свой дамоклов меч.
Но ее почему-то здесь нет.
Кроме Кэт и Зары здесь только Гай. Мистер Обвислый. (Простите, это, конечно, тоже вылетело у меня машинально. Как-то несерьезно для консультанта по любовным отношениям. Еще раз извините, для
— Как вы, наверное, уже знаете, Вероника сегодня присутствовать на собрании не может. Судя по тому, какой несчастный случай с ней произошел, она какое-то время вообще не будет появляться в редакции.
Гай обращает внимание на мою растерянность и понимает, что я еще не в курсе событий. Он считает необходимым проинформировать меня о следующем: оказывается, во время уик-энда, когда Вероника каталась на своей лошади, умудрилась сверзиться с нее и сломать ногу.
У меня отвисает челюсть. Я представляю себе, как Вероника летит по воздуху, при этом лицо ее охвачено паникой, и вот она грохается о землю…
— А это означает, — продолжает Гай, — что я должен довести до ума октябрьский номер, отдать его в типографию и проследить за реализацией тиража. Вся ответственность перекладывается на меня.
Он нарочито сузил глаза и сверкнул белоснежными зубами. На какой-то момент его личная торговая марка — эта лисья улыбка — вернулась на его лицо. Он продолжает что-то говорить, и я вижу, как шевелятся его губы, но уже ничего не слышу.
Вся ответственность перекладывается на меня.
Если Вероника на время выпадает из общей цепочки, то у меня еще остается надежда. Она едва мерцает, но тем не менее это надежда! Я могу еще все поправить, и пусть у меня в руках осталась одна-единственная карта, но зато какая! Туз!
Я наблюдаю за тем, как Гай отдает какие-то распоряжения Кэт, единственной «крошке» в редакции, которую он еще не успел зацапать своими хищными лапами. Хотя ему этого очень бы хотелось. Это видно по блеску его глаз, по тому, как он проводит пятерней по своей роскошной гриве всякий раз, когда она смотрит в его сторону. Он просто выжидает, и его звездный час обязательно наступит. Так случилось со мной, так произошло и с Зарой (когда умер ее отец, она решилась поплакать на мужественном и всегда готовым для этого плече Гая).
И я могу одним словом лишить его этого прекрасного шанса. И не только в том, что касается Кэт. Он может навсегда забыть обо всех оставшихся нетронутых им женщинах в нашем здании. Мне нужно произнести всего одно слово.
Но я молчу. Я просто смотрю на него. Я жду, пока напряжение достигнет такого момента, когда воздух станет настолько плотным, что его можно будет резать ножом. И как только он заканчивает инструктировать Кэт, я выпаливаю свой вопрос:
— Послушай, Гай, можно тебя спросить кое о чем? У тебя было время просмотреть мой материал, который я прислала для октябрьского номера?
Он мгновенно скисает.