Провидение

С помощью спиртного мне удалось взять язвительный тон. Я держу подбородок высоко, как научилась у дедушки. Дерзко смотрю на этого мужчину, который причинил мне столько боли, когда был еще мальчишкой.

Но Антонен не смущается. Берет мою руку, лежащую на деревянном лакированном столе. Говорит:

– Прюданс, важен только твой образ, который меня преследовал все это время. Воспоминание о тебе и моя тоска. Твое исчезновение и мое чувство вины. – Он тихо спрашивает меня: – Почему ты ничего не сказала в тот день? Почему не плюнула мне в лицо? Ведь ты же знала правду.

– Правду?

– Вспомни, Прюданс, Лори тебя спросила…

– Она передала мне твои подлые условия.

– Этих условий никогда не было. Она все выдумала. Присвоила себе право говорить от моего имени. Это ее забавляло. Она знала, что я был в тебя влюблен. Да, Прюданс, влюблен, после стольких лет я могу наконец это сказать.

Рука Антонена на моей; у меня пересохло во рту, прервалось дыхание.

– Встретив тебя между уроками, я надеялся… Но ты позволила мне пройти мимо, не сказав ни слова.

– Я сказала да.

Клянусь, Антонен. Согласна – я это прошептала, пролепетала, выдохнула. Но я это сказала: да.

– Я не расслышал. Решил, что не нравлюсь тебе. Когда ты не пришла в коллеж на следующий день, я подумал, что ты заболела. Потом ученики из твоего класса узнали, что с тобой произошло, и рассказали нам. Только узнав о твоей попытке самоубийства, Лори во всем мне призналась. Он чувствовала себя виноватой. Я тоже чувствовал себя виноватым.

Мой взгляд затуманивается. Наверняка из-за этих упрямых слез. Мне снова одиннадцать лет.

– Мы так и не узнали, как ты из этого выкарабкалась и даже выкарабкалась ли. Я спрашивал нашего директора, привратника твоего дома. Никто не знал или, скорее, никто не хотел говорить. Твоя мать переехала, сожгла все мосты. Но я никогда не переставал думать о тебе. Искал твое имя повсюду, но напрасно. Сто раз я думал, что заметил тебя, и сто раз ошибался. И вот ты вдруг появляешься сама. У двери моего кабинета. – Он улыбается. – И с увесистым досье.

Я уже не знаю, что сказать. Впрочем, я уже вообще ничего не знаю, даже кто я такая. Я чувствую себя разбитой на части. Свет снаружи окрасился оранжевым.

Антонен Дюбуа наклоняется и берет мое лицо в свои руки.

– Спасибо, Прюданс.

Goodbye Marylou

– И каково это – чудом спастись? – спросил журналист, блестя глазами.

Вы хотите знать? В самом деле? Ну что ж, сама вижу, вы сгораете от нетерпения. Людям вроде меня – я хочу сказать, маленьким людям – редко везет. Это мы разбиваемся в автокатастрофах, гибнем при пожарах в гостиницах пятой категории, заражаемся коровьим бешенством, потому что едим стейки, купленные со скидкой в дешевых магазинах, и опять же дохнем от асбеста, который сжирает нам легкие на заводах. Так что когда случайно выигрываешь в лото… в общем, это фигурально говоря, вы же понимаете.

Журналист требовал подробностей. Я объяснила: все это из-за ерунды, всего лишь из-за цепочки ничтожных событий – сначала я сделала ксерокопии на другом конце города, потом были пробки, которые таксист ругал на чем свет стоит, потом поезд в метро остановился из-за несчастного случая с каким-то пассажиром… Я должна была погибнуть вместе с остальными, но нет, уцелел всего один человек, и им оказалась я. Единственная неприятность в том, что я потеряла работу.

– Если дадите мне эксклюзив, – сказал журналист, – вам заплатят.

Он назвал мне сумму, извинившись, что маловато, но, с другой стороны, аудитория расширяется из-за пролитой крови, а вы даже не ранены, так что неизбежно снижается и цена, это законы профессии.

Я не стала торговаться: сумма все-таки равнялась моему трехмесячному жалованью. Это вполне меня устраивало.

– Согласно первым заключениям, – продолжил журналист, – взрыв мог быть следствием криминальных разборок. Что вы об этом думаете?

– Ничего: я всего лишь секретарша.

– Не стоит себя недооценивать. Секретарша босса вполне могла случайно подслушать какие-то разговоры. Увидеть подозрительные записи. Вы ничего такого не замечали? А кто-нибудь из ваших коллег?

– Мне жаль, ничего такого.

– Очень хорошо. – продолжил журналист, уставившись в камеру и принимая язвительный тон. – Госпожа Михайлович ничего не знает, ничего не видела, ничего не слышала – какая досада для самого приближенного человека к Грегуару Фаркасу. – И, повернувшись ко мне: – Михайлович, это ведь фамилия славянского происхождения, да?

– А у ваших намеков какое происхождение? Подленькое?

Неужели это я ответила? Новая Марилу? Журналист вытаращил глаза, потом снова повернулся к камере. «Можно сказать, что слухи о скандальном соглашении между мутным Грегуаром Фаркасом и русской мафией ходят уже давно. Впрочем, известно, что и банк «Лексис», финансовый партнер «Реальпрома», попал в поле зрения судьи Дюбуа. Тут есть чем питать подозрения судебных следователей…»