Провидение

Первой, как всегда, встает мама. Свистит, зовет пса: «Коди, малыш. Иди к мамочке. — Не дождавшись и не слыша лая, она будит папу и сердито бросает: — Я же говорила, что эта собачья дверь никуда не годится». Папа мычит спросонья, и я узнаю краткую историю собачьей двери. Коди уходит и не возвращается. Похоже, это сойдет мне с рук, думаю я, как совершивший злодеяние преступник. Но я же ничего такого не сделал. Так ведь?

Папа открывает раздвижную дверь, и я выглядываю в окно. Смотрю, как он ходит туда-сюда, похлопывая в ладоши и посвистывая: «Коди! Малыш, ко мне!» Мама внизу, топчется, ищет зажигалку, находит, поднимается наверх и осторожно, чтобы я не слышал, как щелкает замок, закрывает дверь спальни. Наверное, думает, что я сплю, и не догадывается, что я притворяюсь. Мама не хочет меня разбудить, не хочет, чтобы я услышал, как она плачет у себя в комнате. Когда я был ребенком и когда ей хотелось поплакать, когда ей не хотелось и минуту побыть матерью, она так и делала. Проходит немного времени, и до меня доносятся знакомые звуки рыданий и отцовские оклики: «Коди!»

Открываю «Ужас Данвича». И прямо со страницы прыгают слова Роджера: «Добро пожаловать, Джон».

Похоже, я становлюсь параноиком, начинаю думать, что со мной что-то не так. Хлоя упала в обморок. У мамы идет из носа кровь. Папа отключается. Коди умер. Голова идет кругом. Я уже представляю себя невидимым, убивающим всех чудовищем.

Тебе нужно малость остыть.

Возможно, я все это придумал и случившееся не имеет ко мне никакого отношения. Роджер Блэр — странный тип, а странные типы пишут странные вещи. Может быть, ему не на чем было написать письмо и книжка просто подвернулась под руку. Письмо. «Будет интересно посмотреть, что из этого выйдет». Что он имел в виду? И насчет того, что я особенный, что у меня есть сила? Чего бы я только не отдал, чтобы увидеть его снова. Я хочу этого даже сильнее — какая ирония! — чем поцеловать Хлою.

Слышу, как мама звонит по телефону.

— Здравствуйте. Хочу заявить о пропавшей собаке, это правильный номер?

Она внизу, и я выхожу онлайн. Смотрю на свои фотографии, читаю статьи о Мальчике-из-подвала, Чуде в Нашуа. На снимке я стою между родителями — какая жизнеутверждающая история. Прежний я — тщедушный и неловкий, теперешний — сильный, возвышающийся над папой и мамой. Вижу рисунки, сделанные Хлоей для полиции. В газете все показано хорошо.

Как продюсер «Эллен»[19] сказал моей маме: «Мы любим вашего сына, потому что он — вдохновение».

Ищу в «Гугле» Роджера Блэра, читаю все, что есть. Как он был профессором в Университете Брауна до своего увольнения. Как проводил эксперименты с растениями, бананами и солнцем. Толку от этих статей никакого, и голова опять идет кругом. Выключаю свет и смотрю в потолок. В темноте не видно ничего, и я без труда представляю, что снова нахожусь в подвале, и вот сейчас войдет Роджер Блэр и скажет, что он сделал со мной на самом деле.

На следующее утро мама постит фотографии Коди на своей странице в «Фейсбуке», а папа отмывает наше крыльцо.

— Прошлой ночью кто-то забросал наш дом яйцами, — говорит мама. — Что тут скажешь, Джон? Беда не приходит одна.

Хлоя

Хорошего места, чтобы разбить чье-то сердце, не бывает. Я выбираю дворик перед «Старбаксом». Может быть, подвести черту легче, если на тебе форма, если перерыв не вечен, а имеет начало, середину и конец. Что нам действительно нужно, так это покончить со всем.

Терки начались в тот день, когда Джон вернулся, в тот миг, когда я выбралась из бассейна. Кэрриг не простил, что бросила его, чтобы увидеть Джона. С тех пор держится холодно и больше мне не доверяет. Но и уйти не дает. Парни вроде Кэррига, те, что играют в лякросс и терпят издевательства тренеров, хотят, чтобы все было официально, победители и побежденные. Поэтому он здесь, похрустывает последними кусочками льда и отпускать меня отказывается.

— Извини, я в последнее время занята. Взяла несколько дополнительных смен. Нью-Йорк, знаешь ли, город дорогой. И потом, уровень мой оставляет желать лучшего. Надо подтянуться по художке.

Он смотрит под ноги, улыбается. Улыбочка дрянная.

— Точно. Ты у нас вся такая занятая.

— Не знаю, что ты хочешь этим сказать. Я говорю как есть.

— Я не дурак, Хлоя.

— Кто сказал, что ты дурак?

Он кусает губу. Никогда не видела, чтобы Кэрриг плакал. Тянусь к нему рукой, но он ее отталкивает.

— Прекрати ссылаться на занятость. Просто скажи.

— Сказать что?

Он смотрит на меня, и его глаза, кажется, готовы взорваться вот здесь, в патио.

— Это все гребаный Джон, — хрипло говорит Кэрриг. — Просто скажи, признайся.

— Между мной и Джоном ничего нет.

Он сжимает пустую чашку.

— Просто скажи. Скажи, что ты меня кинула.