Провиденциалы

Михаил шагал по тротуарам, не обращая внимания на суету вокруг. Мимо проносились велосипедисты, лавируя между пешеходами. Уличные музыканты наигрывали знакомые мелодии, их звуки смешивались с гудками проезжавших машин и звоном трамваев. На скамейке у магазина расположилась компания помятых мужчин, лениво передававших друг другу бутылку. Взрыв пьяного веселья на секунду выдернул Михаила из задумчивости, однако его лицо осталось безучастным, а мысли быстро вернулись к привычной колее самоедства. Чуть дальше бездомный копался в мусорном баке, бормоча что-то себе под нос. Запах свежей выпечки из пекарни на мгновение защекотал ноздри, но Михаил остался равнодушен. У фасада дома примостился пожилой букинист. Рядом другой торговец раскинул свой импровизированный прилавок с разнообразными подержанными вещами – от старых пластинок до потускневших столовых приборов. У входа в подземный переход сидела женщина средних лет, протягивая руку прохожим. Её потухший взгляд на мгновение встретился с глазами Михаила, но он посмотрел сквозь неё, не видя ни её лица, ни протянутой руки. Всё это казалось ему далёким и нереальным, какими-то декорациями в театре абсурда, где Михаилу отвели роль неудачника. Он был всецело охвачен унынием, ощущая себя пустым и никому не нужным. Невыносимый груз разочарования давил на спину. Грудную клетку сжигало изнутри от стыда за собственную наивность.

Последствия эмоционального катаклизма были столь сокрушительны, что Михаил, погружённый в пучину своих переживаний, очнулся лишь тогда, когда оказался на набережной. Проходящие мимо парочки только усиливали его чувство одиночества и неполноценности. Наверное, он бы и дальше не замечал ничего вокруг, продолжая упиваться жалостью к себе, если бы некое необычное явление не вытащило его из омута навязчивых мыслей.

Михаил стоял на высоком берегу, глядя на разлившуюся реку, которая затопила противоположный берег до самого горизонта. Вдалеке, почти у кромки неба, из воды выступало одинокое дерево. Странно, но оно находилось выше уровня глаз Михаила. Он моргнул, пытаясь понять этот обман зрения. Ведь на самом деле это он стоял высоко над водой, а дерево было затоплено. Однако глаза упрямо рисовали другую картину: будто город был вогнут внутрь, расположен в глубокой чаше, а вода, подпирая небесный свод, замерла перед ним нависающей грозной стеной цунами. Михаил с изумлением наблюдал это фантастическое явление, столь же естественное, как гигантская багровая луна на линии горизонта. Зрелище гипнотизировало, не позволяя отвести глаз.

Увиденное вновь всколыхнуло в его памяти сегодняшнее пасхальное собрание, на котором он оказался. Его мысли обратились к вопросам веры. Он задумался о том, как способность людей верить в нематериальное меняет их восприятие мира. Там, где один заметит только искажение перспективы, другой разглядит божественное знамение. Михаил размышлял об удивительной особенности человеческого разума превращать обыденное в чудесное, наполняя простые вещи глубоким смыслом. Он пытался понять, что движет людьми, когда они с благоговением воспринимают самые обычные явления природы, находя в них отголоски чего-то большего, непостижимого.

Отношение Михаила к религии было естественным для его времени: религиозные традиции для него были не более, чем далекими преданиями старины, отзвуками забытого прошлого, которые он изредка слышал от бабушки. В его семье уже второе поколение как не было верующих людей. Хотя прежде, в царские времена, среди представителей его рода встречались даже священнослужители. По рассказам бабушки, её дед и отец были искренне верующими людьми. Но они, молодёжь, не унаследовали этих традиций.

Одно время, на заре коренных преобразований в стране и появления разнообразных статей в газетах и журналах на тему религии, Михаил задался вопросом: как могло случиться так, что его отлично образованные предки, жившие на рубеже XIX-XX веков, могли верить в то же, во что верили совершенно необразованные люди XIV-XV веков? Однако вскоре он отмахнулся от этой мысли, решив, что в этом нет ничего необъяснимого. Ведь когда-то учёный мир, включая таких светил, как Менделеев, верил в существование некоего эфира. Затем учёные признали своё заблуждение и исправили ошибку, оставив нам этот атавизм в наследство в привычном для слуха выражении, вроде: «А сейчас в нашем эфире прозвучит…».