Провидец

– Что ты подразумеваешь под этим «еще»? Что, ты думаешь, он должен был сказать? Боже, Лью, ты говоришь, как настоящий параноик. Помни, Боб – твой друг. Он на твоей стороне. Мы все тебя поддерживаем. Он предлагал тебе поехать в какой-то охотничий домик, но ты не захотел. Он беспокоился о тебе. А сейчас мы хотим заставить тебя. Мы чувствуем, что тебе нужен отдых, и мы хотим, чтобы ты взял отпуск. Сити Холл не развалится, если ты будешь отсутствовать несколько недель.

– О'кей. Я поеду в отпуск. Уверяю тебя, я смогу. Но, пожалуйста, одно одолжение.

– Продолжай.

– Эти дела по поводу Тибодо и Риккарди. Я хочу, чтобы ты настоял на том, чтобы Куинн сделал их.

– Если ты дашь мне прямое обоснование.

– Я не могу, Хейг. – Неожиданно я покрылся потом. – Ничего, что звучало бы убедительно. Но очень важно, чтобы мэр последовал рекомендациям.

– Почему?

– Просто. Очень важно.

– Для тебя или для Куинна?

Это был жестокий удар, и он сильно потряс меня. "Для меня, – думал я про себя, – для меня, для Карваджала, для всей схемы судьбы и веры, которую я конструирую. Неужели, наконец, пришел момент истины? Неужели я вручил Куинну инструкции, которым он откажется следовать? И что тогда?

Парадоксы, которые могли произойти из такого отрицательного решения, вызывали у меня головокружение. Я почувствовал, что меня тошнит".

– Важно для всех, – сказал я. – Пожалуйста. Как одолжение. До сих пор я не дал ему ни одного плохого совета, ведь так?

– И он благодарен за это. Но ему нужно знать хоть что-нибудь о том, что скрывается за этими предложениями.

Впадая в панику, я произнес:

– Не дави на меня так сильно, Хейг. Я прямо на краю пропасти. Но я не сумасшедший. Выдохся Может быть, да, по не сошел с ума. И материал, который я передал сегодня утром, имеет смысл, и он сработает. И это будет очевидно через три месяца, через пять, шесть, когда-нибудь. Посмотри на меня. Посмотри мне в глаза. Я возьму этот отпуск. Я ценю тот факт, что вы все заботитесь обо мне. Но я хочу это одно одолжение от тебя, Хейг. Ты сходишь к Куинну и скажешь ему, чтобы он выполнил мои предложения? Ради меня. Ради всех тех лет, в течение которых мы знаем друг друга. Уверяю тебя, эти заметки котированы. – Я остановился. Я чувствовал, что это просто лепет, И чем больше я говорил, тем меньше было похоже, что Хейг будет воспринимать меня серьезно. Неужели он действительно считал меня опасно неуравновешенным сумасшедшим? Может, в коридоре меня уже ждали люди в белых халатах? Какова была возможность того, что кто-нибудь действительно обратит внимание на мои утренние заметки? Я чувствовал, что, колонны дрожат, небо рушится.

К моему удивлению, Мардикян сказал, тепло улыбаясь:

– Хорошо, Лью, может, я тоже рехнулся, но я сделаю это. Но только это.

А ты отправишься на Гавайи или еще куда-нибудь и пару недель будешь сидеть на берегу. А я пойду и поговорю с Куинном об увольнении Риккарди, о посещении Луизианы и обо всем остальном. Я думаю, что это безумное предложение, но я рискну ступить на проложенную тобой тропу. – Он вышел из-за стола, обогнул его, подошел ко мне и, наклонившись, резко, неловко притянул меня к себе и обнял. – Ты очень беспокоишь меня, парень, пробормотал он.

34

Я взял отпуск. Но я не поехал ни на Гавайский берег – слишком многолюдно, слишком суетливо, слишком далеко – ни в охотничий домик в Канаде, так как снега поздней осени, должно быть, уже нагрянули туда; я отправился в золотую Калифорнию, Калифорнию Карлоса Сокорро, в великолепный Биг Сер, где другому другу Ломброзо случилось владеть изолированным коттеджем красного дерева на акре большого утеса над океаном. Десять дней я безвылазно жил в деревенском уединении с густо покрытыми лесом склонами гор Санта Люсии, темных, таинственных, поросших папоротником сзади от меня и широкой грудью Тихого океана, безбрежно раскинувшейся на пятьсот футов внизу передо мной. Меня уверяли, что это было самое прекрасное время в Биг Сере, идиллический сезон, отделяющий летние туманы от зимних дождей. И действительно, он был таковым: с теплыми солнечными днями, холодными звездными ночами и удивительным пурпуром золотого заката каждый вечер. Я гулял в молчаливых рощах красивых деревьев, я плавал в ледяных бурных горных реках, я сползал по камням, покрытым каскадом сочных глянцево-блестящих растений, к берегу и волнующейся поверхности океана. Я наблюдал за бакланами и чайками, пожирающими свой обед. Однажды утром комичная морская выдра проплыла животом кверху в пятидесяти метрах от берега, чавкая крабом.

Я не читал газет. Я не звонил по телефону. Я не делал записей.

Но спокойствие не приходило ко мне. Я слишком много думал о Сундаре, недоумевая, как я мог потерять ее. Я мучился, раздумывая над кошмарными политическими проблемами, которые любой здравомыслящий человек выбросил бы из головы в таком сногсшибательном окружении. Я изобретал сложные энтропические катастрофы, которые могут произойти, если Куинн не поедет в Луизиану. Живя в раю, я ухитрялся быть судорожно и напряженно не в себе.

И все же, медленно я позволил себе почувствовать себя освеженным.