Провидец Александр Энгельгардт (СИ)

Настолько темна, что, казалось бы, вполне убедительные доводы Энгельгардта разбивались об сиюминутный эгоистический интерес каждого хозяйчика: "не повезу я свой навоз на участок, который при переделе земли отойдёт другому...:" и т.д. Крестьяне не перейдут к артельному хозяйству, если пример им не покажет патриотически настроенная интеллигенция.

Вот тут-то, наконец, Энгельгардт, и формулирует свой идеал хозяйства: это - деревня интеллигентных земледельцев:

"Мало ли теперь интеллигентных людей, которые, окончив ученье, не хотят удовлетворяться обычною деятельностью - не хотят идти в чиновники? Люди, прошедшие университет, бегут в Америку и заставляются простыми работниками у американских плантаторов. Почему же думать, что не найдется людей, которые, научившись работать по-мужицки, станут соединяться в общины, брать в аренду имения и обрабатывать их собственными руками при содействии того, что даёт знание и наука".

При этом он полагал, что такая просвещённая деревня - не только наилучшая форма хозяйства сама по себе. Именно они и сможет подтолкнуть крестьян к артельной обработке земли своим примером культурного и высокоэффективного хозяйствования:

"Такие общины интеллигентных земледельцев будут служить самыми лучшими образцами для крестьянских общин. Такие хозяйства будут служить гораздо лучшими хозяйственными образцами, чем всякие образцовые казённые фермы или образцовые помещичьи имения. Если знание, наука может принести пользу в хозяйстве, то вот тут-то, в этих общинах, выкажется всё её значение.

Наконец, почему же бы выучившимся работать интеллигентным людям не вступать в союз с крестьянами для совместного арендования и обработки земель? Почему же бы интеллигентным людям не идти в крестьянские общины учителями, акушерками, докторами, агрономами, в качестве старост?

Покажи только, что ты действительно не праздно болтающийся, а настоящий, способный работать умственный человек, - и община примет тебя, признает тебя своим, будет слушать тебя и твою науку".

Теперь представим себе, как вблизи Батищева или в каком-либо ином месте России возникает такая деревня интеллигентных земледельцев. Всё её трудоспособные жители - культурные, образованные, гуманные люди. Все они участвуют в производительном труде, при этом способные пахать, сеять, косить сено занимаются именно этим, выполняют, как и крестьяне, весь цикл сельскохозяйственных работ. Но и для тех, кто не настолько подготовлен, тоже найдётся дело, в хозяйстве всякие рабочие руки нужны, там не допускается лишь тунеядство. В страду жителям такой деревни, конечно, не до разговоров, но зимой она становится интеллектуальным клубом, школой взаимного обучения разным специальностям, местом совместного проведения досуга, достойного культурного человека. Пример этот становится известным всей России, и те её граждане, которых не устраивает мещанская жизнь, лишённая высокого смыла, приезжают в такую образцовую деревню, поражаются увиденному, а затем сами создают подобные же культурные поселения. Хороший пример заразителен. И вот, по прошествии некоторого времени, Россия покрывается сетью таких поселений, каких пока нет нигде в мире, она становится мировым лидером в культурной и социальной сферах, образцом для подражания. Разве ради этого не стоит жить? Ну, а те, кто не способен подняться до такого высокого идеала, пускай живут, как они привыкли, никто принуждать их к новой жизни не станет.

И Энгельгардт намечает условия, которые способствовали бы осуществлению этого замысла.

"В настоящее время идут толки об устройстве народных сельскохозяйственных школ. Не менее важно было бы, по моему мнению, устроить поблизости от университетских городов практические рабочие школы, где желающие могли бы обучаться земледельческим работам, то есть могли бы учиться косить, пахать, вообще работать по-мужицки".

Во всей этой системе, на мой взгляд, чувствуется влияние программы Чернышевского по устройству жизни "новых людей", но переосмысленной применительно к сельскому миру.

Но, видимо, осуществление этой системы возможно лишь при смене власти, потому что действовавшая тогда власть разгоняла даже деревенские школы и с подозрением относилась даже к деятельности одиночки-Энгельгардта, который живёт не так, как положено жить барину и вообще интеллигентному человеку. Граф Лев Толстой мог пахать землю, власть это не одобряла, но терпела, потому что у этого графа был всемирный авторитет, который он завоевал не пахотой, а гениальными творениями как писатель и мыслитель. И, разумеется, власть не потерпела бы сборища интеллигентов, которые живут не так, как им положен, это в её понимании, был бы постоянный очаг вольномыслия и противоправительственных идей. Вряд ли Энгельгардт этого не понимал, но он, выступавший в подцензурной печати, благоразумно данного вопроса не касается.