Провидец Александр Энгельгардт (СИ)

"Я оказалась в семье Зелениных. Через двадцать дней умер и дядя Коля. Но его вдова Татьяна Евгеньевна, имея своих двоих детей, не побоялась взять к себе и меня - абсолютно больного, страшного, вшивого ребенка. До сентября мы жили в блокадном Ленинграде".

Что больше всего меня поразило, так это воспоминания Татьяны о блокадном быте. Подумать только, дочь репрессированного, рафинированного интеллигента, вряд ли сочувствовавшего Советской власти, была абсолютно советской девочкой. Она была всего на четыре года моложе меня, и я хорошо представляю образ мыслей и чувств советских подростков того времени. Вот несколько строк из воспоминаний Тани:

"Война началась для меня... 22 июня 1941 года... Мама уехала за город, снимать дачу, а мы с папой собирались на воскресную прогулку и, вдруг, это страшное слово - Война!.. мамины ученики и старшие братья осаждали военкоматы, стремясь записаться добровольцами, и очень огорчались, что их не брали по малолетству. Многие из них добились своего, но так и не вернулись обратно... Голод наступал всё сильнее... В ноябре не стало света. На Невском, как замершие мамонты застыли обледеневшие троллейбусы. Исчезли кошки... В декабре ударили сильные морозы, не было света и, вечерами мы сидели при коптилке. Исчезла вода, нечем стало мыться, кое-как растапливали снег. К воздушным налётам присоединился несмолкаемый гул канонады, артобстрелы не прекращались ни на минуту, но город жил, несмотря на то, что по улицам тянулись вереницы саночек, везущих мертвецов.

В декабре нормы выдачи хлеба опять урезали: на детскую карточку давали 100 грамм, на рабочую 300, служащим 250. Варили студень из столярного клея, придумывали что-то ещё. Вечерами по тёмным улицам двигались призрачные точки фосфорных значков, которые прикрепляли к одежде, что бы в темноте не налететь друг на друга. 15 ноября мне исполнилось десять лет, и мне тоже подарили такую блямбу...

Спасала меня новая школа... в нашем дворе. Уж не знаю, какие люди и как устраивали нам детям ежедневные обеды, но каждый день приползали мы в школу и получали по тарелке горячего грибного супа с перловкой в течение целого месяца. Думаю, что своей жизнью я обязана этим грибам и людям, отдавшим их детям...

А для меня началась новая жизнь. Меня удочерила замечательная женщина, Татьяна Евгеньевна Зеленина, дальняя мамина родственница. Удочерила, невзирая на то, что уже имела двоих детей и тяжелобольного мужа, умиравшего от язвы в клинике (её муж Николай Зеленин умер в конце февраля 1942 года). Она взяла меня тяжелобольную, вшивую, страдающую от высокой температуры и цинги, вылечила, выходила и даже сохранила мои косы, невзирая на почти полное отсутствие воды. Много позже, когда она вторично спасла меня от тяжелейшей пневмонии, я стала называть её мамой... Моя приёмная мать, чтобы иметь рабочую карточку, работала дворником... ей надо было одной поднимать нас троих. Не раз в течение месяца она ходила через весь город на донорский пункт сдавать кровь и паёк приносила нам, отвозила умерших на Охтинское кладбище...

Мы с братом и сестрой пилили, кололи и таскали дрова, топили печку и... прижавшись к чуть тёплому кафелю, пели наши любимые песни: "Любимый город", "Спят курганы тёмные" ..."Друга я никогда не забуду, если с ним повстречался в Москве"...

В конце июля всю нашу семью вывезли на самолёте "Дуглас" в Москву (московские ермоловские родственники обратились лично к Молотову с просьбой вывезти из блокадного Ленинграда потомков великой актрисы, в том числе и семью Зелениных. Вместе с вдовой и детьми Николая Зеленина в Москву вывезли и Татьяну Борисовну).

Москва встретила нас солнцем и вкусным завтраком в аэропорту. Так в августе 1942 года закончилась для нас блокада...

Сейчас о блокаде пишут по-разному. Больше о предательстве, каннибализме, насилии. Но мне с этим не пришлось столкнуться. А за себя и своих сверстников я твёрдо могу сказать, что в самые тяжёлые блокадные дни мы не сомневались в победе, мы гордились тем, что живём в таком героическом городе и не представляли себе, что он мог быть сдан. Слишком дорогая цена была заплачена. Наверное, было в городе и мародёрство и предательство, но мне повезло: вокруг меня были замечательные люди, отзывчивые, честные, настоящие труженики, не жалевшие жизни для спасения города. Не все они дожили до Победы, вечная им память и слава!"

Окончив школу в столице, в 1949 году Татьяна Борисовна вернулась в Ленинград и поступила в санитарно-гигиенический медицинский институт. А жила в семье писателя Всеволода Васильевича Успенского, маминого однокашника.

"Он и его брат Лев Успенский, тоже писатель, но более известный, были учениками моего папы. Нас в этой семье было пять девок - кроме меня две родные дочери и две племянницы...

- А как вы оказались в Кандалакше?