Провинциал и Провинциалка

Утром дядька Ваня привел своего нового друга к чокнутым. Было их двое таких, стало трое. В их комнате – в самом конце барака – в мареве их бесконечных разговоров Челомбитько прижился. «Красавица… Ведь какая она красавица!» – рассказывал он о Клаве и мог видеть «свою» Клаву теперь каждый день. И было уже не так важно, что Клава вышла замуж за Двушкина, за ревнивого и мрачного сварщика, увлекавшегося выращиванием помидоров круглый год.

На следующее лето дядька Ваня сделался «вольным казаком». Ключаревы уезжали в отпуск в деревню к бабке. Дядька Ваня изловчился и вместе с ними, то есть с родней, отправил на лето свою жену и дочек – хотелось отдохнуть от жены. Жена любила «изображать». При малейшей ссоре с дядькой Ваней она вопила на весь барак и падала в обморок. Однажды, не на шутку перепугавшись, кто-то из соседей окатил ее водой из ведра – она поднялась и долго охала, благодарила избавителя. А дядька Ваня сделал открытие. Как только жена падала в обморок и лежала с закатившимися глазами, он хватал ведро, начинал позвенькивать дужкой, и – чудо! – жена тут же поднималась на ноги. Ей вовсе не хотелось, чтоб кто-то опять влетел с ведром холодной воды.

– Подлец!.. Паразит! – кричала она.

– Га-га-га-га! – смеялся своим неповторимым смехом дядька Ваня.

И так он позвенькивал каждый раз. И жена уже понимала, что ее разыгрывают, но все-таки «оживала» и поднималась на ноги: риск был слишком велик.

Оставшись летом один, дядька Ваня как-то возвращался с реки – он поставил на ночь перемет. Вечерело, лес дышал сыростью, и дядька Ваня бормотал себе под нос: «Летят утки… летят утки-и…» Вдали светились огоньками завод и Поселок.

«Черт! Человек это все же или дерево?» – думал дядька Ваня, вглядываясь в темноту леса.

Ветка хрустнула – и уже ясно было, что это не дерево. Но и не человек. А два человека. Дядьке Ване показалось неудобным пройти стороной: гуляешь – гуляй, а все же люди – и он шел так, чтобы пройти рядом с ними.

– Закурить дашь? – спросил один.

– А чего же.

Дядька Ваня вынул портсигар, еще военного времени, раскрыл. В темноте лица не проглядывались. Только брови чернели. И неуверенность рук, когда они потянулись за «беломоринами».

– А по две дашь?

Дядька Ваня пожал плечами:

– Берите.

И тогда один из них засмеялся, будто бы весело стало:

– А все?

– Ну-ну-ну! – сердито сказал дядька Ваня, отодвинул портсигар. – А мне что останется?

Второй шагнул ближе.

– А ну, не балуй! – крикнул дядька Ваня.

И тогда тот схватил его за руку, выворачивая кисть с портсигаром. Дядька Ваня оттолкнул его и стоял теперь чуть в стороне, всматриваясь в темноту вокруг. Нет, их было только двое, пустяки для солдата.

– А ведь собаки вы, – укоризненно выговорил он, а они подступали все ближе.

Как по сигналу, один бросился ему в ноги, а другой сбоку ухватил за шею. Дядька Ваня затоптался, стараясь не упасть. Тот, который внизу, заплетал ему ноги, и дядька Ваня вдруг присел и с маху опустил свой страшный кулак на его спину. «Ы-ы-ых», – как-то необычно выдохнул тот, затем закричал слабо и с болью в голосе:

– А-а-а… А-а-а… – как плачущий ребенок.

Второй, что пытался свернуть шею, понял, что он теперь один и что ему с дядькой Ваней не справиться, – он отскочил, вытащил финку, и та белой полоской – он размахивал рукой – мелькала над темной землей и травой. «Боится», – подумал дядька Ваня и побежал на него, не так уж стараясь набежать, но звучно топоча ногами, чтоб напугать больше. Тот метнулся в сторону – исчез в лесу.

Тяжело дыша, дядька Ваня вернулся к лежачему. Он еще постанывал, но скоро затих. «Мать честная! Да я ему позвоночник перешиб», – подумал дядька Ваня и присел над ним, трогая и легонько тормоша:

– Эй… Эй, очнись!

Лежачий был мертв. Ощупывая его, дядька Ваня наткнулся рукой на две папиросы, выпавшие из нагрудного кармана.

– Из-за дерьма-то какого? А? – сказал дядька Ваня, покачивая головой. И вот тут (вдруг осознав, что и точно из-за дерьма) он испугался. «Ну его к чертям. Иначе не миновать мне тюри», – мелькнуло в голове, и дядька Ваня быстро зашагал к далеким огням Поселка, домой. На всякий случай он дал крюк. Свернул к реке и уже оттуда – к дому. С ровно и четко постукивающим сердцем вошел в барак. При свете оглядел себя – ничего, никаких следов. Он постучал к Сашуку Федотову. Как всегда заспанный, Сашук вышел с пухлой записной книжицей и начал вычитывать:

– Вторая смена… Крекинг-завод…

– Да не нужно мне это, – сказал дядька Ваня.

Сашук зевнул. Его обычно вызывали, чтоб узнать о своей смене.

– Я ведь не пошел перемет ставить, – сказал дядька Ваня. – Не захотел. Зябко что-то.

– Где ж зябко. Теплынь.

– Слышь, Сашук. Людишки какие-то ко мне привязались. Следом ходят.

– Что за люди?

Дядька Ваня пожал плечами: не знаю…

Он уже спал, как что-то вдруг толкнуло его. «Кто тут?» – спросил он со сна. И сел на постели. Никого не было. И тут он услышал за окном шорохи. Он встал и на цыпочках подошел. Окно было распахнуто – он на ночь не закрывал его, теплынь. Он увидел три силуэта. У одного была за спиной берданка. «Ах, собаки!» – чуть не вскрикнул дядька Ваня. Но молчал.