На следующий же день я приехал к Гребенникову на работу. Он был теперь заметной фигурой. Кроме того, я уже был наслышан о том, что Гребенников сейчас очень дружен с одной сотрудницей – молода, только что окончила вуз, хороша, мила и, как все повторяли в один голос, талантлива. Чего же, как говорится, еще?.. Я увидел его: Гребенников был весьма посолидневший и со строгостью в лице. Я спросил с некоторой шутливостью:
– Слышал, что ты женишься?
– Да.
– А меня зачем хотел видеть?.. А-а, понял. Шафером?
– Нет, – он не улыбнулся; он был строг, и, надо сказать, это ему шло.
Я спросил, в чем же все-таки дело. Зачем я ему нужен?.. Я не очень с ним церемонился, он производил впечатление уж очень респектабельного молодого ученого с совершенно наладившейся судьбой. А заметная седина, память о Вале Чекиной, делала его благородно-красивым. И плюс ко всему (тут я могу быть не прав) я не мог отделаться от ощущения, что всю эту историю с Валей, свою неудачную женитьбу и свои страдания он носит теперь как медаль.
– Приехала мать Вали, – сказал он все с той же солидностью.
– Ну и что?.. К тебе приехала?
– Перестань шутить. Разумеется, не ко мне. Она у этого плутишки… у брата Вали.
– Понятно.
– Видишь ли, – он слегка замялся. – Кажется, она собирается расспрашивать меня о том, как мы жили с Валей.
– Ты не знаешь наших. Она не собирается тебя расспрашивать.
– Ну, неважно. Во всяком случае, она хочет, чтобы я ее навестил.
– А ты этого не хочешь.
– Вот именно, – сказал Гребенников.
– И хочешь, чтоб навестил я.
– С тобой говорить – прямо-таки мед кушать, – похвалил он меня за догадливость.
И очень спокойно добавил:
– Ведь вы же земляки. Навести ее.