С телятиною, которую тушили в травах, а после, завернувши в папортониковый лист, с грибами запекали. И пусть не хватало местечковым блюдам легкости, изысканности, но Аглая ела.
Вновь ела.
И не думала о том, что столь много есть княжне не пристало. Что разламывая пирог руками, нарушает она все правила этикета, а сбитень — простонародный напиток, которому в приличных домах не место.
Зря это они.
— Вот, и румянец появился, а то… слышала, Бетушка? В столице новая мода. Девки, чтоб бледнейше стать, уксусные капли принимают. Две уже потравились.
— Дуры.
— Не без того, — сама Марьяна Францевна вкушала перловую кашу, пареную с грибами, причем делала это медленно, степенно.
Она тоже сменила наряд.
И… пожалуй, ей шел темный широкий летник из атласу, того простого виду, который не всякий человек себе позволить способен.
— И что с ними делать-то? — Эльжбета Витольдовна ела мало, то ли сыта была, то ли задумчиво.
— Слух пустить, — пожала плечами Марьяна Францевна. — Скажем, что от бледноты этой волосья вылазить станут. Или еще какой, пострашнее.
Аглая сидела тихо-тихо.
…Мишанька вот как-то пенять стал, что она уж больно румяна, что ей или утягиваться стоит туже, или реже появляться на улице. Что чья-то то ли сестра, то ли матушка, то ли невеста, а может, просто знакомая, до того бледна, что и пудриться не надо.
Аглая пудрилась.
Тщательно.
Тоже дура? Почему-то сейчас ответ был очевиден.
— Ладно, девоньки, — Эльжбета Францевна первой поднялась из-за стола. — Сколь ни сиди, само не высидится. Идем.
Идти, правда, не пришлось, вновь возок взяли, который и домчал до самой башни. Башня стояла на другом краю города, и Аглая не отказала себе в удовольствии на этот самый город полюбоваться. И вновь ей представилось, как пишет она его, такого по-провинциальному неторопливого.
Сонного даже.
Дома вот эти с резными ставенками, окутанные облаками зелени, наполненные красками и цветом. Улочки. Людей в нарядах одновременно смутно знакомых и удивительных. В Китеже давно уж подобные из моды вышли, а тут…
Она написала бы детей.
Собак.
Лоточников, что прогуливались вдоль улец. Суетливую живую ярмароку, что мелькнула и исчезла, скрывшись за стенами храма. И сам храм, которому недоставало столичной роскоши, но оттого ли или же сам по себе, он казался не в пример более уютным.
Она смотрела, силясь запомнить все и сразу, жалея, что не захватила с собой блоконот. Запоздало вдруг вспомнила про зонтик, который тоже не захватила. А стало быть, пекучее летнее солнце обязательно оставит след свой на коже.
Загар — это плохо.
Или…
Башня, в которой расположилось местечковое отделение Высочайшей Гильдии магов, представляла собой сооружение столь странное, что достойно оно было отдельного полотна. Эта башня то ли вырастала, то ли подминала под себя неказистое вытянутое строеньице из красного кирпича. Оно закрывалось от мира ставнями, на сей раз не резными и не расписными, но обыкновенными, которые открыть бы, впуская внутрь свет и ветер.
Аглая запрокинула голову.
Башня, выходившая из этого строения, не отличалась высотой, поднимаясь едва-едва над остатками городской стены, но была пузата и кривовата. Над нею гордо реяло знамя с соколом, правда какое-то бледное, выцветшее. Над дверью имелась и табличка, в которой сообщалось, что прием посетителей по личным вопросам осуществляется в приемные часы, а также эти самые часы указывались.
— Идем, — Эльжбета Витольдовна решительно толкнула дверь и, оказавшись внутри, громко поинтересовалась: — Есть кто живой?
Вопрос, к слову, был не пустяшным, ибо внутри строения царила та унылая пыльная пустота, которая появляется в зданиях заброшенных.
— Мага нету, — донеслось сверху. — Отбыл-с. По служебной надобности.
— А ты кто? — Марьяна Францевна провела пальцем по подоконнику, на который сквозь закрытые ставни пробивалась-таки тонкая полосочка света.
— Я? — удивились сверху. — Я писец!
— Писец, — странным голосом повторила Эльжбета Витольдовна, но тихо. И громче уже велела: — Спустись-ка сюда, писец!
— Зачем?
— Спустись, узнаешь.
— Не хочу, — отозвался неизвестный.
Сумрак отступал, позволяя разглядеть не то чтобы беспорядок, все же беспорядка тут не было, скорее уж унылую пустоту, кое-как разбавленную мебелью. Прижались к стене лавки для посетителей, чуть дальше, почти скрывался в полумраке шкаф, а подле него — еще один. Содержимое их рассмотреть не представлялось возможным, но Аглая попыталась.
Она отметила и ковер.
Стулья.
И лестницу, к которой решительным шагом направилась Эльжбета Витольдовна.
— Мда, — только и сказала Марьяна Францевна, вытирая пыль с пальца платочком. — Что ж… провинция…
…и вправду, провинция.
В Китеже не допустили бы подобного.
Тамошнее отделение Гильдии занимает огромный особняк. Аглае случалось бывать, с мужем само собою, когда еще он считал нужным брать её.
Делиться.
И показывал, что это вот отделение, более напоминающее дворец, что собственный кабинет, окна которого выходили на городской сад. И про работу рассказывал, правда, как-то не особо охотно.
И непонятно.
Но Аглая помнит.