Провинциальная история

— Я испытываю к вам чувства… — с трудом произнес он, так и не решившись сказать «люблю» и эти слова прозвучали так странно и так искаженно, будто произнесены были им, не на своем родном языке, а на заморском диалекте.

Татьяна повернулась, и с горечью произнесла:

— Простите, но в моем сердце тех же чувств к вам нет, в пример ему, не упомянув слово «любовь».

Внезапно в его глазах вспыхнула ярость, и он запальчиво воскликнул:

— Уж не значит ли, что в вашем сердце есть любовь к нему? Да, да, не изображайте смущение! Я знаю, что вы прекрасно поняли о ком я, — словно освободившись от тяжелого груза, выплюнул последние слова.

Татьяна не сказала ни слова, но в том молчанье, был ответ.

Игнатьев драматично засмеялся, а щеки его налились кровью.

— Я был о вас лучшего мнения, мне казалось, вы женщина разумная и прозорливая и сами в состоянии разглядеть прохвоста. Неужто, вы думаете, что мы пришли к вам с визитом случайно? Так знайте же, ваша с ним встреча не больше чем план по поимке богатой глупой невесты. Именно он пришел ко мне, с просьбой свести его с вами, так как подстроенная встреча в парке не увенчалась успехом. Он в долгах, он разорен, его именье заложено, и срок по закладным уж почти истек. Все его слова, все, что он говорил вам… Чтобы он не говорил. Одно притворство! Он лжец! Тогда как в моих чувствах вам нет причины сомневаться, я достаточно самостоятелен и состоятелен, чтобы выбирать по разуму, да по сердцу, а не по нужде. Как вы могли полюбить человека никчемного, пустого! Воистину, женщины глупы! — зло воскликнул он, и уже хотел уйти, но остановившись, будто пытаясь приручить яростного зверя в себе, произнес:

— В порыве чувств, я слишком много наговорил, и видит Бог, буду о том жалеть. Но даже при всем этом, я не отказываюсь от своих чувств. И если вы одумаетесь, я буду ждать вас.

И с этими словами ушел.

Прошел час. Она так и стояла недвижимо перед окном. Боль сродни физической, завладела всем ее телом и разумом, боль, от которой не спрятаться, не скрыться. Если б можно было заплакать, облегчить душу, но немая скорбь сковала уста. Она была несчастна настолько, насколько может быть несчастен нищий, нашедший целое состояние и, не успев насладиться счастьем свалившемся на него, потерял все за долю секунды. Татьяна нисколько не сомневалась в правдивости слов Игнатьева. И та встреча в парке, и его приезд из Петербурга, и некая уклончивость в ответах, и самое главное, что ее любящее сердце не хотело замечать, знаки и полутона его фраз. Он не любил ее. Нет, не любил.

Заморосил дождь, частый и до того мелкий, что напоминал лишь рябь на окне, и только по разводам на стальной глади реки можно было без сомнения сказать: идет дождь.

Небо хмурое, тяжелое, чугунное.

Первым ее порывом было не идти на встречу, и больше не видеться с ним, сказаться больной, спрятаться, или вовсе уехать на время из города.

Но что-то, она и сама достоверно не знала что, гнало ее туда, туда, где он ждет ее. Может она надеялась, он убедит ее в обратном, солжет, усыпит обещаниями и ласками, обнимет, удержит.

Он ждет ее…

И он ждал.

Там где сговорились, подле гимназии, как в первый раз. Его тонкая гибкая фигура, как мачта прекрасного одинокого корабля, возвышалась над прохожими почти на голову. И горечь неминуемой предстоящей утраты, словно яд в крови, распространился по всему ее телу.

В душе такая сумятица, боль от обмана, боль разбитых надежд, но даже тогда ей казалось, скажи он те самые верные слова, и она бы простила его.

Петр Константинович понял все по ее глазам, понял он и источник сведений.

— Ваше именье заложено? — без обиняков спросила она.

— Срок по закладным меньше чем через месяц, — сухо и безучастно ответил он.

— Неужели вы так корыстны, что готовы были провести со мной всю жизнь, с нелюбимым человеком, лишь бы не потерять его?

— Все совсем не так, — запнулся он, — сначала, да, но потом, я проникся к вам… — и он снова замялся.

— Что же вы любите меня? — с вызовом спросила она и, не дожидаясь ответа, рассмеялась.