Провинциальная история

— Она так изменилась, моя девочка. Она стала тонкой, полупрозрачной почти и смотрела так, будто ждала отказа. Оказалось, что она уже просила помощи. У матушки своей, у Береники, но обе… обе сочли, что Ладушка просто капризничает, что… и вправду, на что она жалуется? Разве супруг ее обижает? У нее дом роскошный, нарядов множество великое, слуги и служанки, готовые исполнить любую прихоть. И сам-то супруг ее любит, пылинки сдувает…

Он испустил тяжкий вздох, и Стася вздрогнула, до того тяжелым показался этот вот звук, на который дом откликнулся скрипом да скрежетом.

— Если так смотреть, то ей и вправду жаловаться было не на что. Балы, ассамблеи, вечера… она могла блистать, моя Ладушка…

— Но ей это было не нужно? — тихо спросила Стася.

— Именно, — на лице Евдокима Афанасьевича появилась болезненная улыбка. — Ей это было совершенно не нужно. Ей хотелось заниматься делом, наукой, но… разве пристало княгине размениваться на подобные глупости? Да и сама по себе наука, когда дело доходит до испытаний, занятие небезопасное. И ее вытеснили. Понемногу. Полегоньку… она пыталась с ним говорить, но ее не слышали.

Стася кивнула. С мужчинами часто случается такое, что они слушают, но не слышат, думая, будто им-то всяко лучше известно, как оно правильно жить.

— И она поддавалась. Уступала. Ради любви. Она ведь и вправду влюбилась. А ведьма ради своей любви на многое способна. Она пыталась стать такой, какой её хотели видеть. Княгиней. Истинной. Достойной новой своей семьи. Она меняла себя день за днем, час за часом, пока почти не вычерпала до самого донышка. К счастью, ей хватило ума остановиться. И ко мне она приехала, чтобы подумать. Понять, почему несчастна. Разве может такое быть, чтобы человек, любящий и любимый, был несчастен?

Еще недавно Стася точно сказала бы, что нет.

Но теперь… теперь она не знала.

Глава 27 В которой вновь же говорится о любви

Глава 27 В которой вновь же говорится о любви

 

Муж любит жену до тех пор, пока не полюбит другую женщину. Жена любит мужа до гроба, а потом до гроба другого мужа.

…наблюдение, сделанное неким Зигмундом Небожским, потомственным мастером гробовых дел.

 

Пропажу супруги княжич Гурцеев заметил, признаться, не сразу, но на то имелись причины веские. Во-первых, он был занят и на сей раз даже делами государственными, во-вторых, явившись домой поздно, решил Аглаюшку не беспокоить.

В последнее время она сделалась до крайности капризна.

Нет, оно понятно, что ведьма и характер, но как-то раньше этот самый характер не так был выражен. И ведь не скажешь же, что скандалит. Отнюдь. Просто уставится своими глазищами этак, с упреком, и от взгляда ее, тоски полного, охота сквозь землю провалиться.

Совесть опять же.

Хотя… что тут такого-то? Подумаешь, задержался… в клубе актриски? А кого еще в клуб пускать? Не приличных же женщин! Приличным женщинам надлежит дома сидеть и этим самым домом заниматься, а еще не задавать мужьям неудобных вопросов.

Впрочем, спрашивать она тоже не спрашивала, только мнилось — незачем. Все-то сама видит, все-то понимает, и оттого… оттого появлялись нехорошие мыслишки, что поторопился Гурцеев с женитьбою. Надо было папеньку слушать, который советовал погодить годик-другой.

Он бы и погодил.

Но ведь влюбился!

Вот честное слово, влюбился, как только увидел её на том музыкальном вечере, куда и идти-то не хотел, но папенька настоял, мол, самое оно время начать по детским балам прогуливаться да приглядывать себе невесту. Ведьм с пятнадцати лет вывозить начинают, аккурат хватит времени и знакомство свести, и с Ковеном сговориться, уж коли глянется которая. И очаровать, само собою.

Кто ж знал, что так выйдет?

Гурцеев стянул перчатки, понюхал, поморщился… запах женских духов привязался намертво. Пусть даже и не изменял он супруге, но вот актриски так и вились, так и норовили на колени примоститься, смеясь, шуткуя. Не гонять же их было? В клубе бы не поняли.

Он и так после свадьбы, женою очарованный, три встречи пропустил. Пропустил бы и больше, получивши после отставку, когда б не Яшка, верный приятель, который не допустил совершиться непоправимому. Явился лично. Раскланялся с Аглаюшкой да и забрал Гурцеева.

Сказал еще:

— Твоя жена от тебя никуда не денется.

И эта простая мысль успокоила.

Верно.

Жена.

Перед богами и людьми. Сама клятву давала, добровольно, и услышана была, и стало быть…

Он скинул фрак и сам снял запонки, отправивши их на туалетный столик. Ослабил галстук, упал в кресло, ноги вытянув… и ведь завтра придется опять глядеться в эти вот исполненные печали глаза.

А ведь он хороший муж!

Актриски — это так, баловство, никто-то их всерьез не принимает. И ей негоже на такие пустяки обижаться. Он-то для Аглаюшки ничего не жалеет! Шубу вон купил. И еще присмотрел один браслетик из розового жемчуга, но повод нужен… или нет?

Правда…

Отчего-то к драгоценностям она проявляла несвойственное женщинам равнодушие, и подарки принимала так, что Гурцеев себя чувствовал еще более виноватым, чем прежде. И…

Он вздохнул.

Глупости все.