Провинциальная история

— Того — ничего, — сказала Стася, огоньками любуясь. Наверняка, что-то они да значили, но вот что именно… — В доме прибраться надо. Полы помыть. Пыль вытереть…

Чуть не ляпнула, что ковры постирать, но после спохватилась: вдруг да местные ковров не стирают?

— Готовить опять же…

— Ага… — купцы вновь переглянулись. — Три месяца…

— И три дня, — уточнила Стася. — Хорошо будут служить — награжу…

Воцарилось молчание, правда, было оно недолгим. Фрол Матвеевич поглядел на солнышко и шапку снял, отер ею лицо, шубу свою раскрыл, после и вовсе выбрался из неё, что из шкуры, оказавшись, конечно, мужчиною крупным, видным, но не столь огромным, как сперва показалось Стасе.

— Непривычная она, — сказал он, явно робея и краснея. — Сама полы мыть… она ж дочка моя. Ростил, баловал, как мог… и вот… может, я девок пришлю? В помощь?

— И я, — поддержал Матвей Фролович.

— Мамку еще…

Вот только чьей-то мамки Стасе для полного счастья и не хватало.

— С няньками, а то станут говорить, что одни-де у ведьмы жили, — Фрол Матвеевич вот за идею ухватился. — Без старшего пригляду урон чести выйдет великий!

Стася закрыла глаза.

Подмывало выставить обеих девиц…

— Здесь и вправду вдвоем не справиться, — тихо произнес Ежи. — А что до остального, то… ваш дом — ваши порядки.

И Стася сдалась:

— Пускай будет мамка… и няньки тоже.

 

Поместье Никита Дурбин покидал на бричке, запряженной гнедою лошадкой, в гриву которой по местечковому дикому обычаю вплели цветы и ленты, отчего вид у лошадки сделался на редкость диковинный. Да и сам экипаж не радовал.

Старый.

Скрипучий.

В таком кухарке на ярмарку ездить пристало, а не приличному человеку в гости.

— Ах, детонька, — нянюшка, которую отрядили с Лилечкой, ибо одной ей ехать было невместно, в пятый кряду раз попыталась укутать девочку пуховым платком. — Застудишься!

Как по мнению Дурбина, застудиться нынешним жарким днем было весьма непросто. Солнце припекало. Редкие облачка если и давали тень, то слабую. А ветер поутих. Оттого было жарко, душно и он разом взопрел. Подумалось с тоскою, что этак и до ведьмы не доберется в пристойном-то виде. Еще немного и лицо вспотеет, пудра потом пропитается, пятнами пойдет…

Он поморщился.

А ведь хотел быстро… тут же пока Лилечку собрали так, чтобы пригодно к визиту, пока решали, удобно ли будет ей одной ехать или же Анне Иогановне тоже надлежит отправляться. Пока сама Анна Иогановна мялась, не зная, как поступить, а холопки носили наряды один за другим.

Пока думала.

Передумывала.

Бричку запрягали.

Распрягали, ибо все-таки решила не ехать, поскольку без приглашения как-то нехорошо, это не Лилечка, которая по надобности… пока собирали короба с подарками…

…в общем, Дурбин про себя постановил, что в следующий раз через окно выберется. Тут если напрямки, то быстрее будет, чем по этой вот дороге.

— Н-но! — крикнул кучер, вырядившийся по этакому-то случаю в алую рубаху да порты с полоскою. Порты были бирюзового колера, до того яркого, что глядеть на этакую красоту было больно. И Никитка отвернулся. Но тогда пришлось глядеть на круглолицую нянюшку в зеленом её сарафане да желтой душегрее, поверх которой лежали нитки со стеклянными бусами.

Да что ж это такое…

— На от пряничка скушай? А может, кисельку? Остановимся, кисельку попьем… Фимка!

— Едем, — рявкнул Дурбин, только представивши, что вот сейчас, едва выбравшись из поместья, они станут, чтобы кисель пить. И ведь киселем-то дело не ограничится, надобно будет скатерти стелить, доставать из корзин посуду.

Пряники.

Бублики.

Орехи вареные, орехи каленые. Прочую снедь, которой набрали столько, что неделю можно обходится.

— Едем, — согласилась Лилечка, легким движением избавляясь от пухового платка. — А то ж этак до вечеру провозимся…

— Тогда пряничка? — нянечка разломила пряничек пополам, сунувши половину себе за щеку, отчего эта щека оттопырилась, и рисованный на ней свеклой румянец расползся этаким уродливым пятном. — Пряничек сладенький…

Никита закрыл глаза и заставил себя считать до десяти.

Потом до ста.

И до тысячи.

И…

— Стоять! — он успел крикнуть за мгновенье до того, как огромная вековая сосна начала крениться. И голос Никиты был столь силен, что сонный Фимка натянул поводья прежде, чем подумал, что сие неразумно. Но натянул.

И лошадка стала.

И бричка, что изначально двигалась без особой спешки, тоже стала. Только Никитку дернуло, да и нянюшка мало что на пол не сползла. Она открыла было рот, желая выказать возмущение, но закрыла, глядя, как медленно, будто придерживаемое невидимою рукой, оседает огромное дерево. Следом донесся хруст и скрежет, сыпануло колючей иглицей.

Заржала лошадь.

Вскинулись встревоженные птицы. И чей-то голос веселый, перекрывая шум, велел:

— Годе, добрые господа! Приехали!

Глава 35 Повествующая о специфике одного провинциального города

Глава 35 Повествующая о специфике одного провинциального города

 

Иногда мой кот смотрит на меня, как бы говоря: «Вот я — кот. А чего добился ты?»

 

…история, наглядно демонстрирующая, кто есть на самом деле венец эволюции.