Провинциальная история

А то корчму бабе оставлять, конечно, можно, но неразумно. Вот и будет перенимать всякую корчменную премудрость.

Лес пахнул сыростью, зазвенел комарьем, что слетелось тотчас, человечьей крови жаждая. И Антошка, притомившись, присел.

Вернется.

Ведьма… это ж ведьма. Кто знает, чего ей в голову взбредет? А ну как вправду Антошка не глянется? Особливо теперь, мокрый, вспаренный и без рубахи шелковой.

За рубаху особенно обидно стало.

А с другой стороны, может, оно и к лучшему? Вот вернется Антошка домой, пыль оботрет, взденет рубаху свою, кудри частым гребешком расчешет… еще можно Акулинку попросить, чтоб она помогла. Небось, для этакого дела не откажет, она с Аленкою давно приятельствует, хотя ж матушка этого приятельствования категорически не одобряет.

А вот Антошка мешаться не станет.

Если, конечно, Акулинка поможет ему с волосьями, разберет на прядочки, сахарною водицей смочит и после на тряпицы закрутит. А там всего-то погодить, чтоб высохли, и локоны будут правильные, ровные да пригожие.

Он вздохнул и с тоскою поглядел на дорогу. Путь обратно представлялся далеким, а вперед — страшным, ибо лес темнел, шумел и глядел на Антошку недобро.

В животе опять заурчало.

И Антошка шмыгнул носом.

Или все-таки к ведьме? Если поглядеть, то после можно будет Стасику рассказать…

Кусты вдруг зашевелились, заходили, и, прежде чем Антошка перепугался в конец, на опушку выбрался зверь невиданный. Сразу понятно, что ведьмин: сам черный, что в угле вымазанный, шерсть дыбом торчит, глазищи огнем горят.

Сердце сразу и рухнуло в пятки.

Зверь же уставился на Антошку глазищами своими и сказал:

— Мяу!

— Мамочки, — прошептал Антошка, которому давешний план пойти в услужение больше не казался сколь бы то ни было прекрасным. Напротив, потянуло домой, пусть к Акулине, с которою можно будет про Аленку поговорить, пускай она сперва спросит, чем Антошке прилюдно со сватовством позориться, и к самой Аленке, толстозадой и справной, и к корчме, к столу им, Антошкою, доблеска вытертому.

Только…

Он поднялся, не спуская со зверя настороженного взгляду. А тот…

— Умр, — сказал веско и, развернувшись, пошел по дороге. Антошка с тоскою оглянулся.

— Не держи зла, маменька, — сказал он, отвесивши поясной поклон дороге. — И вы, сестрицы, не забывайте сваво братика…

Из глаз сами собой потекли слезы, но спорить с дивным зверем Антошка не посмел.

Оставалось лишь надеяться, что собою ведьма будет не зело страшна.

И не зла.

И…

 

[1] Утюги – изобретение относительно недавнее и долгое время недоступное многим слоям населения. Еще моя бабушка гладила белье с помощью особой доски с зубчиками. Белье накручивалось на деревянный валик, а потом доской этой каталось—разминалось по столу. 

Глава 21 Где повествуется о женской красоте и сложностях в выборе правильного супруга

Глава 21 Где повествуется о женской красоте и сложностях в выборе правильного супруга

 

Все люди рождаются свободными и равными в правах, но некоторые потом женятся.

 

Жизненное наблюдение, сделанное почтеннейшим Густавом Аурели, владельцем траттории «Хвост карася».

 

 

Стася сама не поняла, как так получилось. Вот они с боярыней Анной Иогановной беседуют, точнее беседует боярыня, а Стася слушает, и вот уже Стася стоит на скамеечке, а вокруг нее хороводы водят, одно за другим платье примеряя.

— Чудесно, просто чудесно! — боярыня в ладошки хлопает.

Девки сенные — кажется, они именно так назывались, но до конца Стася уверена не была — кивают, причем на лицах одинаково восторженное выражение, а сама Стася чувствует себя полною дурой.

Точнее, худой.

Слишком худой для этих нарядов. Ладно, рубашка, которая в пол, она сама по себе свободного крою, так что лишь веревочку на горловине подтянули, и села если не хорошо, то терпимо.

— И вот то платье, которое с листочками, — махнула рукой боярыня. — Я его когда-то шила, но по молодости маловато вышло…

С платьями, в отличие от рубахи, не ладилось. Все же и в годы более молодые боярыня отличалась приятной округлостью фигуры и немалым богатством, а вот Стася…

…из платьев она почти вываливалась.

И вторую рубаху девицы прямо на ней подшивали, и делали это столь споро, что не оставалось сомнений: о швейных машинках здесь знать не знают, ведать не ведают.

На Стасю натянули очередное платье, узкое сверху, но расходящееся от пояса этаким колоколом. И ладно бы просто колоколом, но ведь и рукава-то до самой земли свисали.

Вот теперь и она добра девица.

Красна, то есть. Или все сразу, и добра, и красна.

Стася пошевелилась, пытаясь понять, как люди вообще с этакими рукавами живут. И ладно, что в них прорези имеются, чтоб руки высовывать, но ведь хвосты-то, считай, пол метут. Или почти метут.

— А пожалуй, что неплохо… — задумчиво произнесла боярыня и соизволила подняться с лавки. Она сама подошла к Стасе и ущипнула за талию. — Конечно, лишь на первое время… в Китеже все больше на западную манеру ныне носят, но Тадеуш такой ретроград… с другой стороны, вы без мужа…