И глаз все-таки открыл. Левый. И столь же поспешно закрыл, вновь вытянулся ровнехонько, рученьки на груди сложив. Мелькнуло что-то про белы, но те и близко не были белы, напротив, руки покрывал толстый слой не то загара, не то пыли, не то и того, и другого. Под отросшими же ногтями виднелись темные полоски вида прехарактерного.
— Это пока, — возразил Евдоким Афанасьевич. — Пока…
Парень всхлипнул.
— Вставай, — велела Стася, пытаясь пригладить волосы, которые теперь отчего-то торчали дыбом да во все стороны.
— Неа, — парень зажмурился и вжался в пол. — Вы меня оборотите!
— В кого?
— Не знаю, — он задумался и робко спросил. — В жабу?
— А тебе охота?
— В жабу? Неа, не охота.
— Отчего же? — поинтересовался Евдоким Афанасьевич. — Человеком быть сложнее. Жаба что? Ни забот, ни хлопот… сиди себе да комаров лопай.
— Голым задом да в холодном болоте? — парень открыл оба глаза и снова зажмурился, правда, ненадолго. — Не хочу в жабу!
— Тогда вставай! — Евдоким Афанасьевич велел это не то чтобы громко, но тоном таким, что и Стася вскочила бы, когда б уже не стояла. — А то ишь, пришел, наследил, разлегся. Будто иных забот нет.
Парень поднялся и кое-как рубашонку одернул.
А ведь совсем молоденький и… неустроенный какой-то. Правда, Стася тотчас заткнула голос совести, который требовал парня немедля устроить и желательно в добрые женские руки.
— И слушай сюда. Ты пришел службы искать, верно?
— Агась, — Антошка шмыгнул носом.
— Считай, что ты ее нашел. Тело твое нам без надобности, но вот по дому помощь нужна. Отслужишь годик-другой, а там посмотрим. По делам и награда. Ясно?
Он кивнул.
— Видишь, — Евдоким Афанасьевич обернулся к Стасе. — Все не так уж плохо…
— А кормить станете? — уточнил Антошка, окончательно страх растерявши. И по животу себя похлопал. — Пока шел, то сголодался в конец.
Стася же подумала, что не так уж ей работник и нужен. И лотки она сама почистить способна, и полы помыть, и за топор знает, как браться, но… кто ж ее, ведьму несчастную, послушает?
Глава 25 Историческая, повествующая о ведьмах, магах и чаяниях девичьих
Глава 25 Историческая, повествующая о ведьмах, магах и чаяниях девичьих
…в мире есть не так и много действительно важных занятий, требующих полной сосредоточенности, как еда и отдых. Прочие же дела суть суета сует и потому, всякий раз, отвлекаясь от важного, подумайте, надо ли оно вам…
«Семь крыш и одна синица, или же Мысли о сути жизни и рыбных потрохах». Рассуждения премудрого кота Мура, так и не оформленные им в книгу в силу врожденной лени и общей ненадобности.
Сбегчи получилось не так и сложно.
Всего-то и надобно было, сказать, что к подруженьке идет на чаи да вечерок, что сидеть долго будет, потому как с Маланькою, как подружку Басечкину именовали, порешили они шитьем заняться. Небось, к Маланьке тоже сватов вот-вот зашлют, а приданое готовить надобно. И даже если не собственною рученькой, то всяко приглядеть за девками дворовыми, которые, только волю им дай, мигом чегось не того пошьют.
Этие резоны батюшка выслушал, головою кивнул преважно, мол, дозволяю, и велел с собою угощения взять. А то не дело это с пустыми руками в гости.
Маланьке даже гостинчика передал — штуку полотна тонюсенького, голландского.
Баське даже завидно стало. Ненадолго. После вспомнилось, что у ней этакого тоже имеется, что лежит оно в одном из сундуков кованых, да в переписи приданого указано.
— Выросла, девонька моя, — прогудел батюшка, Басеньку обнимая. И так ей стало тепло в его объятьях, так хорошо, что от этого она разрыдалася. — Скоро уже, скоро покинешь дом тятенькин…
На душе вовсе погано стало.
И появилось желаньице отступиться. Королевич? На кой Басеньке королевич, когда у нее батюшка один-одинехонек останется? Кто за ним приглядит? На своячницу-то никакой надежды, она сухая, бесчувственная, а у батюшки сердце.
Тришка опять же…
Поди не так и плох. Давече вот гостинчик передал через сенную девку, зеркальце махонькое в серебряной оправе, да не простое — зачарованное, глядишься в него и будто бы хорошеешь. И оправа предивная, с листом земляничным да ягодками. Зерькальце Баське крепко по сердцу пришлось. И она даже Тришке отдариться думала, лентою в волосы, которую самолично вышивала.
И отдарится.
После.
Девке вон оставила, велевши строго-настрого, чтобы передали этую ленту.
А батюшка… сперва-то, конечне, в расстройство придет. Может, даже, лаяться станет по-всякому. Выпить выпьет. Как с горя-то и не выпить? А после уж поймет… или лучше, после уж Басенька домой возвернется, да не одна.
Она только представила, как едет по дороге да на белом коне, да в платье найроскошнейшем, жемчугами скатными шитом. С узорочьем золотым, каменьями украшенным. И глядит этак на всех премилостиво. Жеребец тонконогий шею гнет, ступает неспешно, чтобы все, стало быть, подивиться смогли, красотою проникнуться.
Ну и королевич тоже.