Провинциальная история

— Присказка существует, а вот существует ли любовь?

— Еще тебе жаловаться, холостяку, с твоим-то опытом…

То ли он на что-то намекает, то ли так неуклюже шутит? — озадачился Стоил.

— По-моему, мы оба старые донжуаны.

— Что старые, я согласен, а по части донжуанов так легко не соглашусь. — Они подняли бокалы. — Как бай Сава, переживает?

— Не столько переживает, сколько меня клянет.

— Я с ним беседовал, и довольно долго, так что пусть это тебя не тревожит. Главное, чтобы люди тебя принимали с открытой душой. Я слышал, что ты стал бывать на предприятиях, это хорошо. Не знаю, смогу ли то же самое сказать о предложениях, которые ты мне прислал.

Дженев повертел в пальцах полупустой бокал.

— Тебя что-то не устраивает? Давай, говори прямо.

Но тут разговор оборвался, к ним подошел Хранов с бокалом в руке.

— Что это вы так обособились? — со скрытой обидой спросил он.

— Личные проблемы, бай Сава, — решил его успокоить Бонев, но Хранов еще больше обиделся.

— Тогда извините, — бросил он и хотел было уйти, но они удержали его, почти силком усадили, налили вина. Надо было сказать ему что-то теплое, но только не сочувствовать. И Бонев нашел подходящие слова.

— Ну как живется на свободе, бай Сава? Наверно, как в сказке: встанешь утром с постели — ни тебе заседаний, ни тебе сессий и пленумов, хочешь, наслаждайся жизнью в парке, хочешь, с внучонком забавляйся. Дождемся ли мы этой блаженной поры, Стоил, а? Дженев качнул головой.

— Дай вам бог дождаться, тогда поймете меня, — ответил Хранов.

Он и в самом деле переживает, пришел к заключению Бонев. Неужто и я так вот раскисну в один прекрасный день?

— Мы тебя понимаем, Сава. Человек горит на работе, и вдруг — свобода. Однако позволь тебе заметить: очень важно уметь пользоваться свободой при любых обстоятельствах.

— Поучаешь меня? — спросил Хранов, повернувшись спиной к Дженеву.

— Упаси бог. Просто я представил себя в твоем положении… Ну, поднимем бокалы. Ваше здоровье!

Вам-то что, рассуждал про себя Хранов. Своя рубашка ближе к телу. Уже в течение двух месяцев он ложился со снотворным, просыпался когда попало и ходил взад-вперед по жарко натопленной комнате. Какие только мысли не бередили его взбудораженный ум: вот сколько грызлись Дженев с Караджовым, да оба вышли победителями, а все шишки посыпались на него, секретаря окружкома, занявшего принципиальную позицию; думал он и о том, как изменилось отношение к нему Бонева — тут, должно быть, Дженев постарался; и о том, что в последнее время пошла мода заигрывать с молодыми. Не ожидал он, что так закончится его карьера, ни за что бы не поверил! И вот, пожалуйста: один орден, несколько грамот, этот убогий банкет и — марш домой! Мучительней всего появляться среди людей — в соседней бакалее, на бульваре, на собраниях домкома… Сава Хранов — и вдруг какой-то кружок, редколлегия стенгазеты, бригада по сбору утильсырья, товарищеский суд. У него слезы навертывались на глаза…

Они пили неторопливо, сосредоточенно, каждый думал о чем-то своем.

17

Возвращаясь с банкета, Крыстев, новый директор завода, подождал Дженева, и они вместе пошли по ночному городу. Свежий воздух приятно щекотал в горле; разгоряченные вином, они наслаждались прохладой.

— Как тебе нравятся эти проводы? — нервно спросил Крыстев.

— Что тут скажешь…

— Когда я смотрел на все это, у меня мелькнула мысль, что, если бы нашему бай Саве поставили на стол гипсовый бюст, он и его бы потащил домой.

— Пускай, переживет, по крайней мере не будет мешать.

— Ты в этом уверен?

— Я мало в чем уверен, Найо. И меньше всего уверен в себе.

— Ну вот еще… Я прочитал материалы, что были на первой полосе газеты. Есть смелые вещи, особенно про того доцента, как его…

— Катранджиев.

— Мыслящий человек.

— Бог с ней, с газетой. Главное — до конца месяца ты должен закончить выработку опытных норм, чтобы мы могли представить их на одобрение.

— А что же будет со ставками?

— Ставки, вероятно, снизят. Но я думаю, экономию от уменьшения брака нам разрешат использовать для премий.

— Хорошо бы.

Дженев закурил.

— Слушай, если в течение полугодия мы увеличим количество первосортной продукции хотя бы процентов на десять и резко сократим брак, это будет наш лучший козырь.

Они остановились у обувного магазина. Витрина была заставлена туфлями одной и той же модели.

— Ты только посмотри, какую гонят обувь, — возмутился Дженев. — Можно подумать, что нам некуда девать кожу, и натуральную, и искусственную, ради оборота мы должны носить вот такие башмаки. Ей-богу, я этого понять не в состоянии…

— Но как на снижение посмотрит рабочий? — задумчиво сказал Крыстев. — Допустим, полгода он согласится восполнять урезанную зарплату премиями, но в конце концов спросит: а почему я не должен получать прежнюю зарплату? Ведь премия должна служить прибавкой. Вот в чем загвоздка.