Провинциальная история

Диманке стало не по себе. Она знала характер сына — если уж он за что-то возьмется, его не оторвать, а это означало, что у них с отцом неизбежно разразится скандал. Тем более что в последнее время с Христо творилось что-то неладное. Раньше был такой разговорчивый, порой даже надоедал своей болтовней, а в последнее время все молчит да хмурится. Пристрастился к еде, да и к выпивке — вместо обычной рюмки коньяку стал выпивать по две, а то и по три, на вопросы отвечает то рассеянно, то сердито. Только раз у него развязался язык — случилось это неделю назад, — пожаловался на неприятности по работе, и, как выяснилось, все из-за Стоила. «Да, во всем виноват твой хваленый Стоил с его ослиным догматизмом! — повысил он голос, и в глазах у него была ярость. — До сих пор надеется на свое прошлое да на легкомысленных софийских либералов! Но я еще утру ему нос, этому несостоявшемуся профессору! Такой хронометраж ему устрою, что он скатится до начальника цеха или до экономиста в отделе труда и зарплаты…»

Подобных слов, такой желчи по отношению к Стоилу Диманка от него не ожидала.

Ей вспомнилось, как они с Христо познакомились. Было это в студенческой компании. Все пили, танцевали, а она сидела в сторонке и с удовольствием смотрела на шумное веселье. Вдруг к ней подсел Христо, Дионис Бреговский, как он представился, — потный, глаза горят, как у хищного зверя, но с лица не сходит широкая подкупающая улыбка.

«Вы, судя по всему, с другой планеты, а может быть, с какого-нибудь астероида? — заговорил он. — Пойдемте танцевать».

После пышной первой фразы приглашение прозвучало так искренне, что она невольно согласилась. Христо галантно вывел ее на середину комнаты, поклонился чуть ниже, чем следовало, и, продекламировав: «Ювенес дум сумус!», закружил ее в вальсе. Танцевал он умело, то и дело импровизировал, возбужденный дурманящим действием ритма. Когда началось танго, он привлек ее поближе к себе, положил на плечо свою тяжелую ладонь, и она ощутила скрытую власть этого человека.

«Сейчас, — говорил он ей на ухо, — мне бы следовало разыграть перед вами роль сынка преуспевающего адвоката или врача, запоздалого, разудалого, — он сам удивился неожиданной рифме, — готового затуманить вам мозги, которые, надо полагать, менее защищены, чем мои. — Диманка грустно улыбалась. — Но к чему все это? Признаюсь вам, милое созданье, я — сельское чадо в натуральном виде, скоро закончу юриспруденцию, Фемида рискует заполучить очередного ловкача, который примется оправдывать пройдох, прелюбодеев и воров. Сжалься над падшими, о высокий Суд, сжалься, ибо никто не застрахован от порока, услышь слова пророка. — Он звонко захохотал. — Не судите, да не судимы будете… Итак, перед вами сам Христо Караджов, ваш неверный слуга и верный поклонник!»

Диманке доставляло удовольствие слушать эту болтовню, ее словно обдувал резвый, освежающий ветерок. Тогда ей и в голову не приходило, что со временем она поверит этому человеку, увлечется и свяжет с ним свою судьбу. Но такова жизнь. Еще в детстве ее привлекали самые озорные ребята, в их веселости, бесшабашности она угадывала проявление воли и чувства свободы.

Но одно дело — детские игры и совсем другое — жизнь. В первый же год замужества она поняла, что за буйным нравом и веселостью Христо таится холодный рассудок, острая наблюдательность и откровенный эгоизм. Не осталось больше студенческой беззаботности, былой самоиронии, он их заботливо припрятал и держит под семью замками. Даже в самых шумных сборищах, на которые они зачастили и где Христо ужасно много пил — она бы просто не выжила, если б ее заставили столько выпить, — от его внимания не ускользала ни одна важная деталь, ни один многозначительный взгляд, намек или жест людей, равных ему по положению, и особенно вышестоящих. Открыто он никому не льстил, грубо ни на кого не нападал, а исподволь делал и то и другое. Одному из секретарей окружкома он, к примеру, тихо сказал (но так, чтобы слышали другие): «Хотя внедрение смелой идеи обычно связано с большим риском, хотя болгарин чертовски хитер, наши планы покоряют его душу, и этим мы обязаны не только самим планам, но и тем, кто их реализует, скромным апостолам прогресса в нашем крае. Давайте же выпьем за них!»

Это произвело впечатление. И пока звенели бокалы, Христо обращался к какой-нибудь мелкой сошке, к человеку без особых заслуг и будущего, и шептал ему: «Если бы твоя преданность, камарад, была прямо пропорциональна твоим знаниям… то есть, наоборот, ты меня понял… — Тот морщился, а Христо с удивительной непосредственностью добавлял: — За твое здоровье!»