Провинциальная история

— Что тебе сказать? — говорил Делю. — Живем помаленьку, управляемся с горем пополам, бегаем трусцой за машинами.

Христо поспешил вставить, что и в городе не слаще, но кто взялся наверстать упущенное, тому случается и недосыпать. Болгарин спал немало, теперь настало время встряхнуться и поднатужиться. Потом будет легче.

— Так-то оно так, — присмирел Делю, уловив в голосе Христо твердые нотки. — Да не совсем. Ежели человек маракует в этих делах, всем хорошо. А кто без понятия, от того проку мало.

Христо уставился на соседа, и Делю дал задний ход.

— Я ить про между прочим говорю, так ить?

Караджов не ответил. Он мысленно перенесся в город, обошел знакомые кабинеты с богатой меблировкой, забежал в министерство, где неожиданно наткнулся на Миятева, секретаря парткома завода. Одни маракуют, а другие без понятия… Видал, как тонко подметил… Где для Стоила зеленая улица, там для меня тупик.

Ну вот, досадил человеку, сокрушался про себя Делю, но мысль его оборвалась, потому что зрелище, внезапно открывшееся перед ним, привело его в оцепенение: на верхнем этаже дома появилась женщина — гола-голехонька, молочно-белая, грудастая, волосы распущенные. Вышла на галерею, потянулась, словно кошка, и стала смотреть на долину, явно не замечая двух мужчин, прислонившихся к плетню.

Делю ощутил какую-то слабость в животе, потом в коленях, ноздри у него расширились и затрепетали. Втянув голову в плечи, он разинул рот и чихнул. Женщина тотчас же бросилась в дом.

— Ты никак озяб? — заметил Христо.

— Насморк, пропади он пропадом… — оправдывался Делю, все еще ошарашенный увиденным. Не его это женка, мелькнуло в голове. Чужая. Его щупленькая. Напал на сальце, кот хитрющий, а мне байки бает.

Беседа разладилась. Делю ухватился за какую-то мысль, запутался и закончил совсем другой. Видя его смятение, Христо решил, что соседа бьет лихорадка, и, обменявшись еще несколькими словами, спровадил его домой.

— Не обессудь, соседушка! — уже со своего огорода подал голос Делю.

— Ты о чем? — не понял Христо.

— Да о чем… Ни о чем!

— Бывает, — рассеянно бросил Христо и пошел к крылечку.

В долине затарахтел поезд.

7

Дружба между Евлогией и Константином началась еще в пору их детства. Из гостиной детей обычно выпроваживали и, завалив игрушками, оставляли одних, а потом поднимали их, спящих друг возле друга, как котята. Они оба были очень смирные, особенно Константин, пример послушания, чем любила пользоваться Евлогия, которая была старше на два года. Позднее, уже в пору юности, она дала ему прозвище Тих, Константин Тих[3]. «По твоей милости меня, чего доброго, сочтут за сильно запоздавшего самозванца», — сказал он как-то в шутку. Евлогия небрежно махнула рукой.

Шли годы. Смуглая, небольшого росточка, Евлогия не только внешностью своей была похожа на отца, но и характер его унаследовала. Однако время от времени за ее уравновешенностью проглядывала натура матери. По настоянию Марии Евлогия поступила в театральную академию, вошла в круг столичной богемы, но неожиданно покинула дом Мельпомены — переметнулась в агрономию. Несколько месяцев длилась битва между матерью и дочкой, однако упорство Евлогии оказалось сильнее. И хотя Стоил не принимал участия в этом поединке, втайне он был уверен, что дочь поступила правильно, и это не ускользнуло от внимания жены. Мария обвинила его в молчаливом сговоре с Евлогией. Эта история еще больше усилила ее неприязнь к собственной дочери — неприязнь, возникшую в то трудное время, когда Евлогия только появилась на свет.

Закончив образование, девушка вернулась в родной город и начала работать на районной семеноводческой станции. Год спустя из Софии приехал и Константин, он стал одним из первых инженеров местного вычислительного центра. Между молодыми людьми возродилась прервавшаяся было дружба. Обычно по субботам «трабант» Константина вез их либо к памятникам старины, либо в какое-нибудь село, где у Евлогии были служебные дела — она бродила по земельным угодьям, брала пробы почв, заходила в гости к знакомым бригадирам, агрономам, крестьянам и заносила свои наблюдения в записную книжечку. Она старалась делать это тактично — как бы между прочим, не нарушая беседы, не внося в нее напряжения и искусственности. Описания полей, почв и семян перемежались в ее книжке с меткими выражениями, редкими словами, именами и прозвищами, с житейскими историями, на которые так щедра память крестьянина, тонкого знатока природы и людей.

Забившись в какой-нибудь угол, Константин молча слушал. И всякий раз его удивляло то, как интересно и непринужденно Евлогия ведет разговор с хозяевами, восхищала ее непосредственность, располагавшая к беседе всех, кто был рядом.