Провинциальная история

— Кладбища, моя дорогая Стефана, орошают чувствами, чего никак нельзя сказать о государственной ниве.

— Ну и ну! — слегка обиделась Стефка. — Цвятко, что с нашим другом, сегодня он такой мрачный.

Калоянов широко, понимающе улыбнулся.

— Такой уж он есть, время от времени в него вселяется дьявол. Верно, Караджа?

— Верно.

— Ах, во-о-от оно что… — оживилась Стефка. — И как же он выглядит, твой дьявол?

Что он мог ей сказать — кто ни разу не якшался с рогатым, тому не понять. Караджов осушил свой бокал и сказал хриплым голосом:

— Дьявол — это такой элегантный мужчина с безутешным умом, Стефана.

— Очень интересно! — все сильнее заводилась Стефка. — Элегантный мужчина с безутешным умом — ужасно интересно. Постой, постой, а как это — безутешный ум?

— Нас утешают ангелы, разве ты не знаешь? — пробормотал Караджов.

Подали еду, принесли новую бутылку вина. В отличие от изрядно проголодавшихся Калояновых Христо лишь поковырялся в тарелке с самого краю, зато не оставлял без внимания темно-красный бокал.

— А бифштекс получился что надо, мясо и в самом деле свежее, — отметила Стефка и вернулась к прерванной мысли: — Значит, нас утешают ангелы. А они какие собой?

Эта бабенка — Караджов бросил взгляд на голые плечи Стефки и вдруг почувствовал, как по его телу пробежала дрожь, — эта бабенка или заигрывает с ним, или просто болтает всякую чепуху, чтобы лучше усваивалась пища.

— Ангелы, — сказал он с серьезным видом, — приземистые, толстозадые, узкоплечие существа, соображают туго, зато бесхитростны. И еще у них не растет борода.

Стефка звонко захохотала и чуть было не подавилась. Калоянов тоже заулыбался.

— Ангелы добродетельны, — вставил он.

Караджов промолчал. Добродетельны… Цвятко то ли пошутил, то ли в силу занимаемого положения он привык видеть в жизни только приятное? Добродетель. Умники твердят, что светлые помыслы — источник добра, а силы мрака порождают зло.

— Благими намерениями вымощена дорога в ад, так, кажется, говорят? — Караджов смотрел на них в упор, словно обвиняя.

— Как парадокс — верно, — ответил Калоянов, довольный ужином и найденным ответом.

Все, что посложней, — для него парадокс, подумал Караджов. Таков уж у него характер, у этого беззаботного мужчины средних лет. Цвятко прошел путь от ячейки ремсистов в каком-то южном городке до поста замминистра. Теперь у него было все: удобная квартира, хорошенькая жена, средний, но устойчивый авторитет, машина, дача, он мог ездить за границу, кроме докладов и информационных бюллетеней, почитывал романы, кое-как объяснялся по-немецки (а уж о русском и говорить нечего), с начальством в спор не вступал, да и на подчиненных голоса не повышал. Он всегда опирался на разумный компромисс, не задумываясь над тем, что это не единственный принцип управления. Вообще Цвятко как государственный муж отличался поистине олимпийским спокойствием. Поговорка «что ни делается, все к лучшему» стала чуть ли не главным его правилом, он всегда исходил из того, что все полезное — разумно, а все разумное — справедливо. Чего ж еще?

В самом деле, чего еще? Вот и сам он, Христо Караджов, уже заместитель генерального директора. Теперь иные масштабы, иные приметы повседневности, начальство с начальственной снисходительностью начинает его похваливать — у него как-никак профессионализм, это не может не произвести впечатления. Первое время он радовался своему новому положению, но теперь начала сказываться усталость, обнаружились первые служебные трения: старые работники объединения, значительно превосходившие его и знаниями и опытом, оказались обиженными. Разлад в семье, отсутствие квартиры, дружеской среды — супруги Калояновы не в счет, — одиночество в вечерние часы — все это начало его угнетать. Он часто видел во сне Брегово, эпизоды детства… Мелькали лошади, шумела река, он слышал голоса матери и всеми уважаемого Йордана Караджова, они говорили о таких простых вещах, а все запомнилось… Это период адаптации, успокаивал себя Караджов. Все постепенно уладится.

Он очнулся, услышав смех Калояновых — беспричинный довольный смех.

— Где тебя носит, человече? — спросил Цвятко.

Значит, они за ним наблюдали. А он действительно витал в каком-то другом мире.

— Опять ушел в интимные воспоминания, Христос? — кольнула его Стефка. — Поделился бы с нами… — И вкрадчиво положила на стол свои лапки. Караджов уловил извечный зов в ее голосе. Он тихо спросил:

— Вам не скучно?

Калояновы пожали плечами: с какой стати им должно быть скучно? Приятная обстановка, можно поболтать о том о сем — ужин как ужин!

— Может, ты и прав, — одумалась Стефка. — Сижу как пришитая среди двух кавалеров, а там, внизу, люди уже по килограмму сбросили, танцуючи.

Калоянов встал, застегнул пиджак на все пуговицы и театрально поклонился собственной жене. Под ручку они торжественно направились к лестнице, а Караджов смотрел им вслед помутневшим взглядом.

— Потом твоя очередь, — услышал он голос Калоянова и согласно кивнул головой: моя, Цвятко, моя.