Провинциальная история

Караджов весь пропитался вином, как губка, и заметно отяжелел, однако продолжал пить с какой-то тихой яростью. В ресторане было шумно. Караджов обводил тяжелым взглядом странное веселье этих подвыпивших, разгоряченных людишек — в самом деле, как мелка эта жизнь: каждодневная суета ради того, чтобы иметь больше благ, ради того, чтобы получить больше, чем нужно или чем заслуживаешь, лицемерные отношения полов, помпезные дипломатические молебны, опасный поединок двух миров, это невообразимое оружие, тревожащее серьезные правительства… Чехарда какая-то.

Караджов вцепился руками в край стола, сжал его, как приклад, только это было не оружие. А жаль! Почему бы ему не обзавестись ружьем и не стать охотником, вот где раздолье — подстерегать, преследовать и бить наповал, не жалея окровавленные жертвы. Даже не ради удовольствия, а ради собственного равновесия… Нельзя же всю жизнь строить, чтобы другие рушили…

— Эй, Мефистофель, пойдем танцевать! — напугала его Стефка. Они с Цвятко уже вернулись к столу.

Караджов поднялся с комичным старанием вконец охмелевшего человека и обхватил Стефку за талию. Она попыталась высвободиться, но от его тяжелой, сильной руки избавиться было нелегко.

— Что ты делаешь? — упрекнула она его на лестнице, однако Караджов молча тащил ее вниз, туда, где извивались в ритме тела танцующих.

Нырнув со своей партнершей в возбужденную толпу, Караджов плотно прижал Стефку к себе, и теперь она уже не противилась — он почувствовал, как она обмякла и сдалась. Ее брошка то сверкала устрашающе, то ласково мерцала. При каждом удобном случае Стефка бросала взгляд вверх, на Цвятко. Он сидел отвернувшись — от безразличия или нарочно? Эта неясность вызывала в ней беспокойство, она задыхалась в железных объятиях Караджова, сбивалась с такта.

Вдруг он ослабил руку.

— Не стоит его пугать, — сказал ей в лицо. — Он неплохой малый.

Мускулы ее все еще гладкой шеи пришли в движение — она судорожно глотнула.

— Ты что, — снова заговорил он, не дождавшись ответа, — на мужа в обиде, да?

Стефка опять промолчала, она смотрела, как шевелятся его губы.

— На этой земле все мы человеки и все — человечки. И я, и ты. — Он резким движением привлек ее к себе и тут же отпустил. — Поняла?

— Ты похудел, — переменила она разговор и прижалась к нему.

— Это от массажа и плавания. — Караджов прильнул к ее уху: — А мог бы и из-за тебя…

Ее шея, которую ему так хотелось поцеловать, залилась краской. Плавным движением Стефка увлекла Христе в самую гущу танцующих и, поднявшись на цыпочки, спросила уже без всякого жеманства:

— А сам-то ты кто — ангел или дьявол?

Довольный ее прямотой, Караджов усмехнулся.

— Хочешь знать правду?

— Правду, — ответила она.

— Ладно… Так вот, я могу быть и тем и другим, все зависит от обстоятельств. Если меня норовят схватить за горло, во мне оживает дьявол. Если жизнь перестает меня трепать, я перекочевываю к ангелам…

— И ты доволен собой? — полюбопытствовала она.

— Иногда доволен, Стефка, иногда.

— Странно, — обронила она, уводя его все дальше.

— В этом мире странных вещей не бывает, а вот запутанные положения случаются. А своего Цвятко, к примеру, ты к ангелам причисляешь?

Она пожала плечами, при этом ее ключицы обрисовались четче, и Караджов, не раздумывая, наклонился и поцеловал правую. От неожиданности Стефка вся сжалась, жгучее чувство стыда пробежало по ее лицу. Ей бы следовало его отругать, оттолкнуть, прогнать или убежать самой, но что-то сковало ее силы, лишило воли. А губы Христо коснулись волос, достигли уха, лизнули его, и она услышала слова, от которых оцепенела:

— Как только Цвятко уедет в командировку, жди меня, слышишь?

…Так и случилось. Уже через неделю Калоянов отправился по делам куда-то на периферию, и Стефка, запершись в квартире, всю вторую половину дня боялась подойти к окну, прислушивалась к малейшему шуму за дверью. С наступлением вечера она не выдержала и, оглядываясь, выскользнула из дому. Обошла центральные магазины, поскучала в кафе-кондитерской, позвонила приятельнице и, не застав ее дома, нырнула в первый попавшийся кинотеатр.

После кино Стефка прошлась по скверу, чтобы немного развеяться и убить время; ведь когда будет поздно, вряд ли он осмелится прийти или позвонить. Прогулка освежила и успокоила ее. В конце концов, ничего особенного не произошло — пьяная бравада, Христо не решится на такой шаг, по крайней мере из уважения к Цвятко. А если и попытается — она не ребенок, разыграет его, обведет вокруг пальца, на худой конец — ее тревога все усиливалась — она просто-напросто выгонит его!

Стук ее каблучков звонко отдавался в пустеющих улицах, люди уходили по домам, возвращались в лоно семьи, к… Неожиданное слово повисло у нее на языке, обожгло ее: к детям. Не было их у нее и не будет. Цвятко для нее и муж и ребенок.

По глухой, слабо освещенной улочке Стефка подошла к своему дому, вынула из сумки ключи и, потянувшись к ручке двери, услышала позади себя шаги. Она не оглянулась, не побежала прочь, не закричала — она замерла в оцепенении, без мыслей, без чувств.