Провинциальная история

— Можешь заняться своими делами, если в гараже нет работы, — добавил он, и шофер немало удивился: в первый раз начальство проявило такую щедрость. Бросив любопытный взгляд на Дженева, он едва заметно кивнул в ответ. Машина лихо развернулась и умчалась. Проводив ее, оба они вдруг почувствовали себя одинокими, оторванными, от мира: вокруг стояла плотная тишина, ни живой души. В огромной скале, дугой охватывавшей небольшую котловину, зияли пещеры древнего человека, в которых бесконечно хлопотали птицы. Чуть ниже совершал смелые восхождения плющ, а в самом низу, у основания скалы, над пышным резедовым ковром темнели кудри сосен. С другой стороны площадки дремал местный музей, чудом сохранившийся после набегов детворы. Плещущееся в небосводе солнце заливало своим лучистым дождем дымящуюся равнину.

Они стояли молча, пожирая глазами окружающую их благодать. Словно путешественники, вернувшиеся из дальних странствий, — растроганные, переполненные нежностью.

— Хорошо, леший его возьми! — бросил Бонев.

Они пошли вверх, к скалам, выбирая пологие окольные тропинки — крутые лестницы были бы трудным испытанием для их отяжелевших сердец, особенно для Стоила. Он шел с трудом, хотя и старался не подавать виду, но Бонев это заметил и забеспокоился, как бы Дженеву не стало плохо — что он будет с ним делать один?

— Давно я не заглядывал в эти места, — сказал Бонев, останавливаясь, чтобы передохнуть. — А вы бываете тут?

— Кто мы? — переспросил Дженев.

— Всем семейством, с дочкой, — сообразил Бонев, до которого доходили слухи о разладе между Стоилом и Марией.

— Ева, похоже, наезжает сюда, но мне, как и тебе, наверно, не до прогулок.

— А доченька у тебя с характером, — заметил Бонев. — Знаешь, какие обличительные речи она закатывала у себя на службе?

Стоил об этом ничего не слышал.

— Вот те на! — удивился Бонев. — А я-то думал, что она под твоим влиянием.

— Скорее я сам под ее влиянием, — отшутился запыхавшийся Стоил.

— Далеко не каждый способен на такое. Поднять многолетнюю статистику — чисто дженевский метод — и доказать, что в трех из восьми районов урожай винограда нисколько не выше, а то и ниже того, что давали старые местные сорта. И заполучить из Пушкаревского института почвенные анализы — пробы сама посылала — и письменные заключения из Плевенского. Путем частной переписки, представляешь?

Стоил ясно представлял себе все, о чем говорил Бонев, недоумевая, однако, когда это его дочь успела переметнуться с пшеницы на виноград.

— Эффект был ошеломляющий — спецы по части сортности пришли в полное замешательство… А ты чего прикидываешься, будто ничего не знаешь?

Стоил не прикидывался, напротив, он с удовольствием слушал рассказ о подвигах Евы, и выступивший на его лице болезненный румянец вызывал у Бонева беспокойство.

— Я в самом деле впервые об этом слышу.

— Значит, твоя дочка многим даст сто очков вперед. Я даже записал себе — познакомиться с Евлогией Дженевой. Мне необходимо увидеть и послушать ее. Некоторые люди в этом управлении малость заплесневели, почему бы нам не заняться омоложением руководства?

— Ты за этим меня позвал? — тотчас же насторожился Стоил.

— А ты не корчи из себя недотрогу! — не остался в долгу Бонев.

Они сели на дубовую скамейку в глубине огромной сводчатой пещеры в скальном массиве. Это была идеальная сцена для античного театра или для симфонического оркестра, изваянная водами и временем, огражденная с трех сторон мощными сводами, а с четвертой — буйной растительностью: тополями и вербами, опутанными лианами. Сквозь просветы в листве открывалась долина, то манящая, то унылая. Место было поистине фантастическое — скалы, небо и тишина, которую оживляла лишь вечная капель в глубине пещеры, орошающая древние заросли плюща. Капли падали торопливо и звонко, как будто где-то рядом гномики приводили в движение свою мельницу. Акустика здесь была идеальная, и звонкий перестук, смешиваясь с птичьим пением, повторяло и усиливало эхо. Птицы внезапно затихли, но мелодия капели продолжала звучать.

Стоило им заговорить, как голоса стали отдаваться во всех уголках пещеры и, натолкнувшись на скалистые своды, возвышались, смешивались в сплошной гул и постепенно тонули в зеленом убранстве стен.

— Мы так раскричались, что нас могут подслушать черепахи, — пошутил Бонев.

— И фракийцы, — добавил Дженев. Он всматривался в окрестности и находил множество следов фракийских, римских и праболгарских времен. Вон в той расщелине, похожей на разверстую пасть древнего пресмыкающегося, работали коммунальные службы нашей первой столицы, водоносы наливали воду в меха и карабкались с ними вверх, к сторожевой башне, стоявшей на гребне. С того гребня открывались все пути — на восток, к морю, на север, к незваным степным собратьям по ту сторону Дуная, на запад и на юг, к долине Тичи и к перевалам, ведущим во Фракию и Византию.

— Фракийцы, говоришь, — отозвался Бонев. — Откуда ты их взял?

— Зачем их брать, они здесь, в нас с тобой.

— Фракийцы?