Провинциальная история

Несколько дней Диманка ходила сама не своя, перечитывая анонимку. Дата совпадала: именно тогда Христо с Марией отсутствовали, в ту самую ночь, когда у Стоила случился дома кризис. Диманка была не столько удивлена, сколько унижена и обескуражена: Христо переступил все и всякие границы. В ее представления не укладывалось, как можно делать подобные вещи и в то же время спокойно смотреть в глаза, с озабоченным видом обсуждать предстоящий переезд в Софию, толковать о всевозможных мелочах и даже играть свою роль в супружеской постели… Собственная порядочность и неискушенность не позволяли ей трезво оценить случившееся: она и верила анонимному письму, наводившему ее на старые и новые подозрения, и не верила. В общем-то, она знала, что Христо любит покуролесить, пофлиртовать, но ей казалось, что это скорее минутные порывы, нежели обдуманное поведение. Бывали случаи, когда он, разоткровенничавшись, рассказывал о своих студенческих проделках, амурных приключениях, но было бы глупо ставить ему это в упрек. В то же время она понимала, что те его приключения были не случайностью, а жаждой разнообразия, и в этом — только ли в этом? — отношении у них были противоположные характеры. В первые годы замужества, сама того не сознавая, она ревновала его, когда они попадали в веселую компанию, потом свыклась с его вольностями, утешаясь тем, что это воздействие алкоголя.

А в последнее время в ее жизнь начала вторгаться Мария — медленно, но с откровенной настойчивостью, все больше бросающейся в глаза. Что Диманке оставалось делать — разыгрывать сцены ревности, чтобы дело дошло до скандала? Не такой у нее нрав. Она без колебаний заняла выжидательную позицию, в какой-то степени примирилась с создавшимся положением, смутно веря в то, что Христо и Мария не рискнут пренебречь дружбой, сложившейся между двумя семьями, не посягнут на достоинство остальных, вспомнят о своих взрослых детях. Однако Диманка ошиблась. Клубок все разматывался, рвались нити одна за другой, а она по-прежнему не могла ни на что решиться, только замыкалась в себе, жалела о прошедшей молодости.

Каракули анонимного письма колючками вонзились в ее душу, оскорбительные подробности стали доказательством. Все, что в ней копилось до сих пор — сомнения и предположения, надежды и нерешительность, — вылилось в прозрение: нельзя больше жить в атмосфере лжи, довольствоваться остатками угасших чувств, следовать укоренившейся привычке.

И Диманка открылась сыну, рассказала ему об анонимке, обо всем, что до сих пор таила в душе, о своем намерении уйти от Христо. Она отделила вещи, свои и Константина, он тоже отобрал свои книги. Дом погрузился в тишину, словно зал суда после объявления приговора, но занятый собой Караджов ничего не замечал.

Он и в этот раз недооценил намек сына и возобновил атаку:

— В свое время я запретил тебе помогать Стоилу, но, как видно, в одно ухо влетело, а из другого вылетело. У нас с ним больше нет ничего общего, мы с ним квиты. Квиты, тебе это ясно? Завтра я передаю ему завод. Так что не вздумай и дальше с ним якшаться!

Константин весь задрожал. Терзавшая его обида выплеснулась наружу.

— Ты лжец, обманщик! Подлец!

— Что-о-о! — поднялся с дивана Караджов.

Диманка закрыла лицо руками.

— Развратник! — вскричал Константин вне себя от ярости. Бросился к отцу, схватил его за галстук и изо всех сил стал тянуть к себе. Оторопелый Караджов рухнул на диван и вцепился руками в стягивающий горло узел. Шея у него побагровела, лицо сделалось белым, а в глазах появился блеск: началось удушье.

И тут раздался крик Диманки. С удивительной для нее силой она схватила сына за плечи и оттолкнула к двери. Караджов мгновенно освободил сдавленную шею и начал шумно дышать. И в тот момент, когда он стал приходить в себя, Диманка почуяла надвигающуюся месть и, раскинув в стороны руки, загородила собой сына. Ее взгляд был безумен, тонкие пальцы напоминали когти хищника.

Караджов поднялся. Лицо его налилось кровью, глаза вылезали из орбит. Издавая какие-то нечленораздельные звуки, брызжа слюной, он медленно надвигался на них. Одним махом он отбросил в угол маленькую Диманку и обрушил оглушительный удар в лицо сына. Константин устоял на ногах. Последовал второй удар, сильнее первого, — сын застонал и стал оседать на пол.

Третьего удара не было. Прежде чем Диманка опомнилась и набросилась на него, Караджов грубо выругался и исчез за дверью. Диманка метнулась к сыну, обняла его и бессильно замерла, прислонившись к его плечу.

А десять дней спустя, не сказав никому ни слова, Караджов уехал на загруженной до отказа машине в Софию.

6