Провинциальная хроника начала осени

Стая медленно шла следом, будто задавшись целью сохранять расстояние меж ним и собой неизменным. «Уж лучше бы дикие звери», – смятенно подумал он.

– Оглянись, Майон!

Он обернулся.

Девушка смотрела на него дерзко и насмешливо, играя тетивой золотого лука. Золотые волосы ниспадали в колчан, путаясь в золотом оперении стрел. Собаки теперь припали к земле совсем близко и преданно повизгивали, взметая хвостами мох и палые листья.

– Приветствую тебя, Артемида, – сказал Майон, надеясь, что смотрит в эти синие глаза хладнокровно и с достоинством.

– Ты не ушибся? – спросила богиня охоты и Луны.

– Нет, – сказал он, пряча кинжал в ножны. – Не особенно.

– Я хотела сама выйти тебе навстречу, но мои собаки меня опередили. – Голос был вроде бы виноватым, но лукавство из глаз не исчезло. – Я надеюсь, что ты спешишь не настолько, чтобы пренебречь моим гостеприимством?

– Я не могу им пренебречь, – сказал Майон.

– Тебе следовало бы быть более вежливым. Разве трудно сказать, что мое приглашение заставляет позабыть о любых делах?

– Пока не знаешь, для чего тебя приглашают…

– Наверняка не для того, чтобы зажарить и съесть, я ведь не Полифем.

– Конечно нет. Ты гораздо опаснее, – сказал Майон.

– Оказывается, не все еще потеряно, – смеялась Артемида. – Такое приятно слышать и женщине, и богине, особенно шальной дикарке, как называют меня некоторые родственники. Ты, я надеюсь, не намекаешь на историю с Актеоном? Но что мне было делать? Если позволять каждому нахалу подглядывать во время купания…

– Я не это имел в виду, – сказал Майон. – Ты опаснее всех потому, что – самая непонятная и загадочная. Ты скрываешься в лесах, проносишься видением и снова растворяешься в зелени. Говорят, ты не любишь Олимп?

– Я его не переношу, – безмятежно сказала Артемида. – Что хорошего в этой снежной и туманной вершине? К тому же там постоянные свары – то пытаются свергнуть Зевса, то пресмыкаются перед ним, то вдруг оказывается, что Гефесту в который раз уж наставили рога, то затевается какой-нибудь скандал. А я – хозяйка лесов и лунных дорог, я сама по себе. Никого не хочу знать.

– Однако…

– Я знаю, что обо мне болтают, – сказала Артемида. – Например, что я была любовницей Геракла. Между прочим, Актеон приставал ко мне как раз потому, что наслушался этих басен, – решил, что коль уж и он сын бога, а я, по слухам, весьма доступна, можно рискнуть. А другие, наоборот, приписывают мне разные противоестественные наклонности, вплоть до самых гнусных.

– И где же истина?

– Там, где истине и положено быть, – посередине. Я – хозяйка лесов и лунных дорог и уверена, что звери лучше людей и богов. Уж они-то не предают, будь уверен.

– Тут я с тобой решительно не согласен, – сказал Майон. – Потому что есть еще разум и умение творить добро, создавать красоту.

– Логично, – сказала Артемида. – Но я – женщина, я не собираюсь следовать логике.

– Уходишь от спора?

– Конечно, – сказала Артемида. – Я сумасбродна. Кстати, это человеческая черта.

– Но ты богиня.

– Ах да. Но прелесть в том и состоит, чтобы быть то женщиной – просто женщиной, то богиней.

«То есть вечно между небом и землей, – подумал Майон. – Нескончаемое балансирование меж двумя масками, двумя сущностями, и полное бессилие выразить себя полностью в одной из них: всегда помнишь, что есть в запасе и вторая. Собственно, почему мы так завидуем богам? Нас угнетает та определенность и незыблемость, которой они лишены».

– Пойдем, – сказала Артемида, и он пошел с ней рядом, а по сторонам тенями скользили собаки. – Я решила встретить тебя на дороге и пригласить в гости, Майон, потому что мне стало известно – ты пишешь о Геракле. А я хорошо знала Геракла.

– Сейчас я собираюсь писать о Троянской войне.

– Но ведь одно неразрывно связано с другим.

– Разве? – сказал Майон. – Геракл погиб до того, как война началась.

Артемида скользнула по нему взглядом и ничего не ответила. Они были уже перед входом в пещеру. Собаки легли на землю, высунув языки, и, невероятно, но в их глазах Майону почудилась насмешка. Кто их знал…

Артемида протянула руку, и очаг в глубине пещеры вспыхнул прозрачным багровым пламенем, не дающим копоти. Блики играли на шкурах зверей, покрывавших пол и стены, и шкуры, казалось, шевелились. Майон не чувствовал себя скованно – первое почтительное изумление осталось на ночном берегу, к тому же он помнил все, что говорила Афина о богах и людях.

– Что-то там поделывают мои дорогие родственники? – спросила Артемида, словно угадав его мысли. – Замышляют очередной заговор против Зевса? Можешь не отвечать, я знаю сама. Все эти дрязги с дурацким постоянством вспыхивают на унылой горе что ни день… О чем они тебя просили? (Майон молчал.) Ну а если я прикажу отвечать?

– Я не выдаю чужих тайн, – сказал Майон.

– Быть по сему. В конце концов, меня не интересует Олимп, я уже говорила. К чему мне их сплетни и запутанные взаимоотношения, если в моих лесах я и так – царица? Не о том разговор. Я обещала рассказать о Геракле.

Блики огня играли на ее лице, делая красоту переменчивой и таинственной.

– Какой он был, Артемида? – спросил Майон.