Однако надежды населения на возвращение к нормальной жизни снова не оправдались. Вместо ожидаемого восстановления экономики весной 1920 г. жители губернии увидели небывалый рост цен и еще б'oльшую продовольственную нужду. Большевистские власти не были склонны считаться с экономическими особенностями Русского Севера, быстро распространив на новые территории практику продовольственной разверстки. В результате голод на Севере оказался настолько острым, что в Мурманском крае летом 1920 г. из-за недостатка питания продолжала свирепствовать цинга – явление, прежде наблюдавшееся только в зимние и весенние месяцы[960]
. Во второй половине 1920 г., реагируя на массовое изъятие продовольствия, крестьяне начали нападать на исполкомы и продовольственные отряды. На Печоре кампания по заготовке мяса оленей у самоедов сопровождалась поголовной мобилизацией коммунистов уезда для конвоирования закупочной экспедиции, чтобы на нее не напали скрывавшиеся в тундре белые партизаны и красные дезертиры. По Северу прокатилась серия крестьянских восстаний, нередко подавлявшихся при содействии войск. Например, при помощи оружия было подавлено выступление в Михайловской волости Пинежского уезда, где в голодном марте 1921 г. женщины восстали против реквизиции последних хлебных запасов. В последующие месяцы исполнение крестьянами государственных повинностей требовало участия армии, милиции и выездных сессий революционного трибунала[961].Голод и массовое насилие, которые принесла с собой новая власть, дали почву для слухов, что сложившееся положение не может продлиться долго и что поражение белых армий – не окончательное. Секретные сводки ВЧК отмечали появившиеся среди крестьян разговоры, что Мурманск уже занят союзниками, а в Архангельске с часу на час ждут переворота. Архангельские рабочие ожидали новой союзной высадки с открытием навигации[962]
. Уверенность в скором падении советской власти была настолько велика, что, например, в январе 1921 г. в селе Кольве Печорского уезда опоздание почты на двое суток было воспринято как свидетельство смены режима. Поэтому со здания волостного кооператива был спущен красный флаг, а население сдало все советские денежные знаки в кооператив под лозунгом: «Придут белые, и эти деньги не будут иметь хождение». Даже информация о появлении на Севере иностранных торговых концессий трактовалось как то, что «в Архангельск прибыли отряды белых англичан и вся губерния сдалась без боя»[963].Сопротивление реквизициям и слухи о скором приходе белых, в свою очередь, усиливали убеждение большевистских руководителей, что противник не исчез и что враг находится буквально везде[964]
. Уезды бомбардировали Архангельск сообщениями, что население настроено «в полном смысле недоброжелательно». С мест жаловались, что часто даже невозможно вычленить «контрреволюционные элементы», так как в целом ряде волостей, особенно там, где действовали белые партизанские отряды, «все население причастно к расстрелам красных»[965]. Представления о том, что советская власть располагается островками во враждебном море «отсталого», «темного» и по-прежнему симпатизирующего белым населения, провоцировались новыми репрессиями, которые непрерывными волнами ходили по Северу после падения белого правительства.Причинами арестов, которые мелкой гребенкой продолжали прочесывать население Севера, могли являться материалы белой прессы, где упоминались имена бывших белых военных и чиновников, земцев и кооператоров, а также попавшие в руки ЧК архивы белых учреждений. Судя по следственным делам ЧК, основанием для преследований порой являлись «сигналы снизу»[966]
. Например, красноармеец И. Белолобов, вернувшийся в июле 1920 г. домой в деревню Перхачевскую Лисестровской волости, настрочил донос на односельчанина Гордея Мосеева, председателя сельсовета и кандидата в члены РКП(б). В прошлом Мосеев возглавлял волостную земскую управу и организовал крестьянский отряд в момент белого переворота. Белолобов был поражен, что «такой самый вредный элемент для советской власти находится на воле и замазывает свою противную морду», и просил принять «ответствующие меры»[967]. Мосеев был арестован и вскоре расстрелян. Три других красноармейца требовали арестовать земских руководителей Ростовской волости Шенкурского уезда. Один из них возмущенно писал, что земский председатель Алексей Сакин лишил семьи красноармейцев белого «продовольственного пайка, пособий, меня и мою семью вычеркнув из членов нашего общества»[968]. Земцами немедленно занялась ЧК.