Провинциальная «контрреволюция»

Внезапное исчезновение Северного фронта не положило конца насилию в Архангельской губернии. Не доверяя населению, почти полтора года поддерживавшему белую власть, большевистское руководство широко прибегало к принуждению, террору и репрессиям против бывших сотрудников белого правительства, представителей местной общественности, ополченцев, солдат и жителей Севера. Архангельская губерния в начале 1920-х гг. находилась под фактической оккупацией Красной армии, по краю волнами прокатывались аресты и расстрелы. Здесь действовали лагеря для пленных белых солдат и офицеров, позже преобразованные в исправительные лагеря системы ГУЛАГа. Большевистская политика на Севере в начале 1920-х гг. не ограничивалась террором, и новая власть также должна была вырабатывать способы взаимодействия с населением губернии. Тем не менее именно террор стал важнейшим инструментом советизации края, послужив кровавым предвестником сталинского террора 1930-х гг.

Падение Северной области застало врасплох командование красного Архангельского фронта. Получив известие об эвакуации белого правительства, красноармейцы выжидали еще двое суток, опасаясь засады, и лишь 21 февраля вступили в город. До Мурманска большевистские войска дошли и вовсе спустя полмесяца, 13 марта 1920 г. В красный плен, по некоторым данным, в Северной области попало до 4 тыс. белых солдат и офицеров[938]. Смена власти сопровождалась резким ростом насилия. Большевизированные солдаты в первые дни после падения белого фронта жестоко расправлялись с пленниками, особенно с партизанами и офицерами. Жажда мести была настолько велика, что они порой по жеребьевке решали, кто будет убивать[939].

Архангельская губернская тюрьма, едва успев выпустить из своих недр пленников белого режима, уже 22 февраля 1920 г. начала принимать новых арестантов. Это были преимущественно белые офицеры, члены национального ополчения, чины администрации, земские лидеры и руководители кооперативов. К середине июня в тюремной книге было зарегистрировано больше 2600 человек. Арестованные не помещались в губернскую тюрьму, поэтому как места заключения стали использоваться здания семинарии и окружного суда, заводские клубы и помещения профсоюзов[940]. В Архангельске печально известные Мхи, где раньше происходили расстрелы большевиков, превратились в место массовых расправ над белыми арестантами по решению революционных трибуналов и ЧК. Жители городских окраин привыкли к звукам стрельбы в лесу, а ходившие летом в лес по ягоды дети с ужасом бежали от групп заключенных, которых водили на расстрел[941]. Сумевшие позже пробраться за границу белые офицеры сообщали, что летом 1920 г. в Архангельске расстреливали по 60–70 человек в день[942].

Судьбу более видных представителей белой армии и администрации решали в Вологде и Москве. Начальник Мурманского края В.В. Ермолов был направлен в Вологду, где его расстреляли по приговору ревтрибунала 6-й армии[943]. Жена его, О.Н. Ермолова, была расстреляна «за контрреволюцию» в Архангельске по постановлению Архангельской губернской ЧК в ноябре 1920 г. вместе с еще 35 арестованными. Она оказалась одной из нескольких сотен расстреляных по решению губернской ЧК, списки которых были опубликованы в местных «Известиях» с мая по ноябрь 1920 г. Среди них были, в частности, последний архангельский городской голова С.С. Александров, редакторы местных газет, представители торгово-промышленной элиты, порой вместе с женами и членами семей[944].

Большие северные монастыри – Соловецкий, Холмогорский, Пертоминский уже в ближайшие месяцы после исчезновения Северного фронта превратились в концентрационные лагеря для пленных солдат и офицеров белой армии, где уже в 1921 г. находились тысячи заключенных[945]. Арестованные военные и чиновники из Северной области содержались также в тюрьмах Петрозаводска и Вологды, в Бутырской тюрьме, в Покровском и Ивановском лагерях особого назначения в Москве. В свою очередь, на Север, как и во времена царской ссылки, стали направляться политически «неблагонадежные элементы» из других регионов страны: пленные солдаты деникинской и врангелевской армий, красные дезертиры из Москвы и южных губерний, участники студенческих выступлений и восставшие против большевистской власти весной 1921 г. кронштадтские матросы[946].