Провинциальная Мадонна

Он молчал долго, рассматривая сцепленные перед собой пальцы. Она тоже сидела молча, глядела на него не мигая, будто пыталась вобрать его в себя целиком, заполнить им, новым, оставшиеся нетронутыми за эти годы файлы памяти. Знала, что он сейчас уйдет. А что ему еще оставалось?

— Мне надо уйти, Надь? — наконец поднял он вмиг провалившиеся в черноту глаза.

— Да. Тебе лучше уйти.

Сергей встал, постоял еще немного, уперев костяшки пальцев в стол, и, сгорбившись, медленно побрел к выходу. В дверях, будто опомнившись, обернулся, пожал плечами, детским жестом развел руки в стороны:

— Что ж, прощай, будь счастлива. А я… А я не знаю, как мне теперь дальше жить… Чем жить… Представляешь?

И, будто устыдившись своих слов, быстро прошел к двери. Она слышала, как Сережа нервно возится с замком, потом дверь скрипнула, открываясь, и захлопнулась аккуратно.

Она еще посидела за столом в звенящей горькой тишине, потом медленно встала, шагнула к лестнице на второй этаж, застыла на первой ступеньке. Качнулась назад и будто сама себя толкнула в спину — ну же, давай, поднимайся, чего застыла — не на Голгофу же…

* * *

Закончился сентябрь-праздник, пришел на его место октябрь-дождь. Измывается за окном, празднует победу, бьет холодными каплями по уцелевшим кленовым листьям, срывает их с веток, хохочет ветром… Они летят — мокрые, несчастные, вот один из них прилепился к стеклу, трепещет предсмертной болью: спаси…

Надя села на подоконник, приложила ладонь к стеклу в том месте, где прилепился кленовый лист, вздохнула — как же я тебя спасу, дорогой. Что делать — такая уж у природы судьба неумолимая. Что у деревьев, что у людей…

— Чего там бормочешь, Надежда Иванна? — глотнув чаю, жалостливо спросила Валентина Петровна. — Встанешь у окна и бормочешь… Ой, не узнаю тебя в последнее время, милая… То молчишь, как рыба об лед, то вдруг бормочешь чего-то…

— Рыба об лед бьется, а не молчит, Валентина Петровна.

— Да знаю я, знаю… Это я просто шуткую, чтоб тебя развеселить немного. А ты вон даже и шуток не понимаешь. И то — какие тут шутки… Ты и молчишь, будто бьешься, сердце не выдерживает на тебя глядеть. Случилось, что ль, чего?

— Нет. Ничего не случилось. Все хорошо.

— Ну, тогда, может, заболела? Заразилась, поди, от своих больных какой-нибудь нервенной болезнью?

— Ну, что вы… Неврологические заболевания, слава богу, воздушно-капельным путем не передаются.

— Ой, это уж как сказать… Вон у меня деверь! Поработал санитаром в наркологической клинике и сам запил. Да так сильно, что сам туда пациентом и угодил. Так что ты смотри, шибко-то не легкомысличай. Оберегайся как-нибудь.

— Хорошо. Буду, Валентина Петровна.

— Похудела, побледнела, с лица спала… Вон кармашек на халате по шву уж третий день как оторванный, а ты ходишь, не замечаешь. Снимай-ка халатик-то, я пришью.

— Не надо. Потом…

Скорей бы она ушла. Хорошая женщина, добрая, душевная, но лучше бы ушла со своим чаем и пирожками. Не отвечает душа в последние дни даже добрым посылам, огрызается, хнычет. Бьется, как этот лист за окном — спаси…

— А может, просто устала, а, Надежда Иванна? Может, тебе отдохнуть надо, больничный взять иль отгулы какие?

— Да. Я уже взяла отгулы — на три дня. У меня же день рождения послезавтра — хлопоты, знаете ли… Борис гостей зачем-то назвал…

— А что, и молодец… Гости в доме — это хорошо. С ними, бывает, так набегаешься, что на плохое настроение и времени не остается. Я вот своему Николаю в прошлые выходные тоже именины устраивала… Сестры его пришли, племянники, сватовья из другого города приехали, такая суматоха образовалась — голова кругом! Я уж и пожалела потом, что с именинами этими затеялась… Да еще и чашку из дорогого сервиза расколотили, красивый был сервиз, «Мадонна» называется, с прошлых лет берегла. Теперь уж он и не сервиз вроде, а так, одно недоразумение. И зачем ее только из коробки доставала, «Мадонну» эту? Захотелось, понимаешь, сватовьям пыль в глаза пустить…

— Да. Бывает. Ничего, новый купите.

— Да где? Сейчас такой уж и не найду. Хотя внучка говорит, что это по нынешним временам вроде как смешно — сервизами гордиться. А нам чего, мы к новым временам не привыкшие, нам бы все по старинке… Уютнее как-то. Раньше вон люди достанут по блату хрустальную вазу — и счастливы… Доступнее счастье-то было, чем теперь.

— А по-моему, счастье во все времена одинаково, Валентина Петровна. Одинаково недоступно. Просто люди научились его бытовой радостью подменять. А счастье — оно совсем в другом…

— Да в чем, интересно?

— В любви, например.

— Ой уж, в любви… Как будто сервизы да вазы могут любви помешать… Моя вон внучка тоже все твердит — любовь, любовь, как же без любви…

— Да, а как у вашей внучки, кстати, проблема решилась? — медленно повернула она от окна голову. — Выбрала мужа из двух претендентов?

— Выбрала, выбрала, язва ее разбери… По любви и выбрала, не по здравому рассудку. Теперь вот и не знаем, на какие шиши свадьбу играть. Что жених, что невеста — оба голь перекатная.

— Молодец… Умная, значит, девочка… Если надо, я вам на свадьбу денег займу.