– А писателем ты будешь, не сомневайся, – сказала вдруг Лариска и, чмокнув его в щеку, села в невесть откуда взявшееся такси. – До встречи, – и хлопнула дверцей…
Он постоял и неторопливо зашагал в сторону студгородка, крепко прижимая портфель с рукописью и прочей чепухой и думая, что Лариска не такая уж и безобразная…
…Незаметно пришел Новый год. На этот раз он встречал его в общежитии. Прежде с Аркашей Распадиным бывали в разных компаниях, а теперь и тот семейный, и соседи по домам разъехались, – им недалеко, не то что ему, а с Машкиными родителями праздновать ему не захотелось, на что та сильно обиделась и отказалась от предложения встретить Новый год где-нибудь вдвоем.
В последний декабрьский вечер он перетанцевал со всеми младшекурсницами (и перецеловал, кажется, тоже всех) и в первый день наступившего нового 1974 года, отоспавшись в полупустом общежитии, поехал к Маше в Ангарск, где чинно посидел за семейным столом, а потом так же семейно, с родителями, Маша проводила его до вокзала, и со своей практически невестой ему даже не удалось в новом году (хотя очень хотелось) поцеловаться, родители у нее были строгими и несовременными. Поэтому между ним и Машей так и остался холодок.
Потом началась сессия, которую он сдавал досрочно, чтобы сходить в поход.
Наконец, в середине января вместе с друзьями-туристами и Машей (с трудом уговорил ее родителей отпустить под свою ответственность) отправились в Восточные Саяны.
Думали, получится бодрящая прогулка, но всю неделю, пока преодолевали заснеженные перевалы и нарушали девственность нетронутого снега в таежных распадках, мороз держался за тридцать, и, засыпая с Машей в одном спальнике, они крепко прижимались, согревая друг друга. И хотя теперь никто не мешал им целоваться и делать все, что заблагорассудится, единственное, чего им хотелось друг от друга, – тепла.
Вернулись они из похода немножко другими, более спокойно относящимися друг к другу, словно уже были мужем и женой. По возвращении Маша пригласила его к себе, и на этот раз он остался после семейного ужина. Ему постелили на раскладушке в Машиной комнате, и он не стал нарушать предложенные условия, даже не попытался прилечь с ней рядом, только придвинул раскладушку к ее кровати, и они долго еще шептались, вспоминая поход, ребят, мудрые и одновременно суровые горы…
После этой ночи Сашка перестал оценивающе разглядывать первокурсниц, решив, что от судьбы не уйдешь, но, заглянув к Сереге с Мариной (которая вот-вот должна была родить, а оттого была некрасивой и капризной), а потом посидев вечерок у недавних молодоженов Распадиных (Рита уже чувствовала себя в доме хозяйкой) и послушав их разговоры о семейных заботах и перспективах, решил не торопиться делать Маше официальное предложение. Во всяком случае, до защиты диплома.
В первую же учебную неделю его через Замшеева нашел Барышников. На этот раз он сразу же начал с того, что его интересует исключительно Борис Иванович Черников и ни о каких зимних горных тропах ему вешать на уши лапшу не надо. Жовнер искренне обрадовался этому конкретному предложению и сказал, что в этом случае ничем помочь не может, потому что Черникова не видел и, судя по всему, тот уехал.
– Никуда он не уехал, – сказал Барышников, сверля Сашку не по возрасту умудренным взглядом. – Здесь он, в городе. Со студенточкой живет, кочегаром работает… Вот по адресочку к нему и зайдешь, восстановишь отношения…
Он назвал адрес.
– Нас интересует, с кем он поддерживает отношения в Москве, – сказал Барышников. – Какую литературу получает, с кем общается…
О чем говорят его знакомые…
– Мы не настолько близки… – начал было Сашка.
– Ничего… У тебя есть повод, покажешь свой рассказ…
– Какой рассказ? – отчего-то заикаясь, произнес Сашка.
– Да про дом… падающий…
Барышников усмехнулся.
– Откуда вы знаете? – все так же заикаясь, не скрывая удивления, произнес Сашка.
– Нам положено все знать, – не удержался от снисходительнодовольной улыбки тот. – Если что есть еще, приноси, я почитаю…
Кстати, потом расскажешь, как Черников оценит…
Сашка был обескуражен. Идя по коридору, он старался понять, откуда Барышников знает о рассказе. Кужиков и Иванов отпадали, они были нормальными студентами, далекими от общественных дел и тем более от органов. Дима Лапшаков, которому он давал прочитать, судя по всему, так его и не прочел, отговорившись тем, что тот для газеты явно великоват. Читали еще Баяр Согжитов и Володя Качинский (первый отметил, что хорошо, но не актуально, а второй похвалил, но усомнился, чтобы его где-нибудь напечатали). Еще Лариска Шепетова и Маша, которой он в один из вечеров просто пересказал сюжет…
Не они же?.. Но откуда-то знает Барышников, значит, либо читал, либо ему пересказали… Кто?