Провинциалы. Книга 5. Время понимать

Эти две странички, на одной – мнение о журнале, на другой – справка о Жовнере – лежали перед ней на столе, она так и не успела прочесть их перед приемом и теперь, раздражаясь от стоящей в кабинете духоты, от того, что этот день выслушивания жалоб только начинается, от необходимости тратить время на мелочи в ущерб делам действительно неотложным и важным (хотела объехать детские лагеря отдыха, проверить подчиненных, сигналы нехорошие поступили, да и губернатор просил), взглянув на стоящего напротив с перекинутым через руку пиджаком (тоже, видно, вспотел) просителя, предложила ему сесть и побежала глазами по справке, не особенно вдумываясь, и вдруг остановилась, перечитала…

Оказывается товарищ-господин Жовнер из демократов… И друг-соратник господина Красавина… Страну помогал разваливать…

Опять вернулась к началу и теперь уже стала читать более внимательно…

И в советское время был этот господин уже неблагонадежным, находился под присмотром КГБ (все-таки отменный у нее помощник, раскопал), значит, враг давний и сознательный… А теперь он вот журнал издает, будет детей учить…

Мнение о журнале, изложенное на другом листке, в целом было неплохим, все в произведениях выдержано в традициях советской литературы, авторы известные в крае, но в большом историческом романе, который был главной публикацией первых номеров, «есть несколько страниц описания довольно откровенных любовных, эротических сцен». Помощник выводов никаких не делал, но строчку эту на всякий случай подчеркнул красным карандашом.

Она поймала себя на том, как поднимается раздражение.

Только на днях у них был серьезный разговор с дочерью, которая, оказывается, уже несколько месяцев живет с каким-то мужчиной, а она ни сном ни духом… А дочь, видите ли, считает, что ее мать отстала от жизни и со своими совковыми взглядами мешает ее счастью.

– Ну так выходи замуж! – не выдержала она. – Кто тебе мешает? Я? Отец?.. Приводи его… живите… Но только после загса…

– А я, может, еще и не выйду за него… Не хочу потом, как ты…

И в очередной раз Галина Федоровна пожалела, что однажды, в минуту откровения, призналась дочери, что вышла за ее отца, родила ребенка и прожила немало лет, прежде чем они расстались, не любя.

И как от этого ей было муторно, как не спешила домой (может, от-того так много в свое время и сделала, и замечена поэтому была вышестоящими товарищами), как трудно женщине, когда не к кому прильнуть, некому показать свою женскую слабость…

Подалась к помощнику, хотела взглянуть на эти страницы с эротикой сама и передумала, уж слишком уверенный стоял перед ней господин Жовнер, словно и не просить вовсе пришел, а, наоборот, облагодетельствовать. Подавила в себе эмоции, как привыкла делать это за многие годы партийной и административной работы, но не смогла настроиться на ровный тон, задать пару необязательных вопросов, а понесла-покатила, уже не сдерживаясь, воздавая и новому строю, и демократам, и, как значилось в справке, этому вполне успешному бизнесмену, который вписался в капитализм.

– А за что мы должны поддерживать ваш журнал? О чем вы в нем пишете?… – Она потрясла листочком, словно проситель знал его содержание так же, как она. – Чему хорошему он может научить, если вы печатаете порнографию!

– Какую порнографию? – растерянно произнес Жовнер, и надменное, как ей казалось, выражение его лица начало меняться на непонимающее. – Там хорошая проза, стихи…

– И мерзкие сцены в романе этого… – она бросила взгляд на помощника.

– Котенко, – подсказал тот.

– Вот именно, Котенко… Кстати, а откуда этот автор? Надо бы с ним разобраться… – отдала распоряжение помощнику.

– С ним уже не разберетесь, он умер, – глухо произнес Жовнер. – И жил он в нашем городе, вы должны были его знать. А это его последнее не опубликованное произведение…

– Хорошо, его нет, – снизила она тон, тщетно пытаясь вспомнить писателя с такой фамилией. Но на ум приходили две-три фамилии писателей, с которыми она решала текущие вопросы, – но вы редактор?.. Почему поставили?.. Может, взялись не за свое дело?

Эта фраза вдруг напомнила Жовнеру давний допрос в стенах КГБ, широкого низкорослого краснолицего начальника отдела и его безапелляционный приговор: «В идеологическом органе вам делать нечего!». Он усмехнулся и словно освободился от ощущения просителя, с которой входил в этот кабинет. Уже начиная понимать бессмысленность этой аудиенции, попытался возразить.

– Да, в романе есть сцены языческого ритуала. Это исторический роман, и автор описал его, основываясь на подлинных документах… И там нет никакой порнографии. Поэтому я не стал ничего убирать.

– Вы – редактор и должны были отредактировать, как положено… На что вы надеялись, когда шли сюда?.. Нет, мы вам, конечно же, помогать не станем… И даже запретим в школах читать ваш журнал…

– Спасибо, – сказал Жовнер и направился к двери.