Читаем Проводки оборвались, ну и что полностью

И в этом дворце, похоже, не топили – пишут, что гости и двор посещали театр тоже с апреля по октябрь. Желто-белый дворец исключал (ну, пишут) нахождение там женщин, здесь хозяйкой числилась принцесса Анна-Амалия – та, чья Sonata in F major for flute and basso continuo. В год открытия, в 1769-м, торжества происходили как по поводу окончания строительства дворца, так и на тему победы в Семилетней войне, с ней Новый дворец связывали конкретно. Гирлянды и воздушные шарики, что ли, утверждали мнение, что война в самом деле была успешной. Войны там все время маячат рядом. Такая, сякая, победил в Северной – решил построить дворец. Нервная какая-то логика. И эти Триумфальные ворота в 24 метра, какие сквозь них проходы войск, они ровно на краю поля, а с другой стороны дворец. Маршировали ли войска туда-сюда по несколько раз? Или триумфу хватало арки, зачем под ней еще и вышагивать?

Новый дворец относительно желто-белого примерно как Михайловский замок супротив Петергофа. Дополнительный, иной мир здесь другой, в нем тоже можно приобрести другой вид, но намерения уже стройные, не распыляющиеся, даже и узкофункциональные. Величия прибавилось, несомненно, но оптимизма меньше и беззаботность не урчит. Тут индивидуальное переходит в общественное. Желто-белый – частное дело, а здесь государственное пространство. Статуи другие: материал проще, все уже чуть более одеты и выглядят по-деловому. Не порознь, как в парке, а группами, ярусами и на крыше, строем. В контакт не входят, контролируют периметр.

Почти кристаллическая решетка, матрица, делающая разметку не намерениям, но целям. Причем не так, что она осознается частным лицом, оказавшимся тут, а они стоят и ее излучают в пространство. Еще и потому, что на высоте, большую часть не разглядишь, но они торчат и работают. Устанавливают правила и схему. Если и внизу, то все равно отчужденные, хоть руками щупай. Что ли, из-за выражения лиц, какое выражение лица может быть у песчаника? Уместное для матрицы-решетки-схемы. Конкретного тебя учитывать не станут, здешние влияют системно.

Как происходили приемы, праздники, спектакли? Был ли у театра более-менее постоянный репертуар или всякий раз новое? Где жили актеры, как репетировали? В Коммунах? Как проводили время гости до спектаклей и в антрактах, были ли очереди в туалеты? Что там – водопровод, рукомойники? Максимальное число гостей, количество обслуги. За сколько дней приглашали гостей, дресс-код? Пили коллективно или порознь из фляжек, что именно пили здесь и тогда? В какой момент мероприятия возникал катарсис, или он предполагался множественным, или просто факт без движения чувств? Вообще характер взаимных действий: как тогда договаривались потенциальные партнеры, какой момент считался заключением договора, кто и что начинал делать и говорить, затевая контакт, например – физический. Говорили же они на каком-то принятом языке, галантном, или все было проще? Взаимно понятными действиями и жестами? Что было важнее – конкретность частных отношений или же следовали общим правилам, разыгрывали схему? Что произносил Фридрих, зацепившись одеждой за гвоздь?

Где-то непременно лежат анкеты всех сотрудников Сансуси за тыщу лет. Изо всех тянутся щупальца – как у картофеля в подвале – сюда. Это не граница между неживым уже и живым еще, а как-то так. Они недлинные. Тянутся и тянутся, не дотянуться, дело природное. План дворца не даст понять, как там все работало. На верхнем этаже (Erste Etage) отмечены апартаменты Принцессы Анны и Кронпринца. В нижнем (Erdgeschoss) – Короля и – внезапно – маркиза д’Аржана, эти под театром (театр в правом крыле – если со стороны парка). Jean-Baptiste de Boyer, Marquis d’Argens, Жан-Батист де Буайе, маркиз д’Аржан (1704–1771), рационалист, критик католиков. Фридрих еще принцем приглашал его в Берлин, но d’Argens согласился, только когда тот стал королем, в 1742-м приехал. Еще и желто-белого дворца не было. Был назначен камергером двора, директором королевского театра и главой отделения словесности Берлинской академии наук.

То есть Фридрих собирал и философов. Мопертюи, Ламетри, Альгаротти, одно время – Вольтер (с Вольтером д’Аржан был в приятелях лет 30). Не так уж маркиз тут работал, к приезду уже написал все основное. Но четверть века присутствовал. И вот же, Новый дворец с его именными апартаментами открыли в 1769-м, и ровно в этом году d’Argens уезжает. Чего уехал? Делали комнаты в расчете на него, а потом так и говорили? Или иронически назвали после отъезда? Или он уехал, а в его память нарекли апартаменты? Кто-нибудь из гостей там мог и жить, почетных. Как в гостиницах, «Зал Такого-то». Д’Аржан через два года умер в Провансе, на родине, своим главным трудом считал «Философию здравого смысла». Как философы общались с королем? Происходили ли встречи (за вычетом прогулок по парку, эти представляются непременными), о чем говорили? Обсуждали ли философы его заглазно?

Перейти на страницу:

Все книги серии Художественная серия

Похожие книги

Кредит доверчивости
Кредит доверчивости

Тема, затронутая в новом романе самой знаковой писательницы современности Татьяны Устиновой и самого известного адвоката Павла Астахова, знакома многим не понаслышке. Наверное, потому, что история, рассказанная в нем, очень серьезная и болезненная для большинства из нас, так или иначе бравших кредиты! Кто-то выбрался из «кредитной ловушки» без потерь, кто-то, напротив, потерял многое — время, деньги, здоровье!.. Судье Лене Кузнецовой предстоит решить судьбу Виктора Малышева и его детей, которые вот-вот могут потерять квартиру, купленную когда-то по ипотеке. Одновременно ее сестра попадает в лапы кредитных мошенников. Лена — судья и должна быть беспристрастна, но ей так хочется помочь Малышеву, со всего маху угодившему разом во все жизненные трагедии и неприятности! Она найдет решение труднейшей головоломки, когда уже почти не останется надежды на примирение и благополучный исход дела…

Павел Алексеевич Астахов , Павел Астахов , Татьяна Витальевна Устинова , Татьяна Устинова

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет – его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмель-штрассе – Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» – недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.

Маркус Зузак

Современная русская и зарубежная проза