Математика XVIII века в большой степени его, а она же и теоретическая база промышленной революции. А та, помимо производства новой, теперь заканчивающейся цивилизации, изменила и быт. Соорудила мильон промыслов, производящих рукомойники, керосинки, чайники, штопоры, ершики для чистки бутылок, терки, мышеловки, спички и прочее, чего в те времена в Сансуси не знали. Как они зажигали огонь без спичек, как открывали бутылки без штопора, да и чем их закупоривали? Рукомойник, керосинка, спички и тусклый свет октябрьского, скажем, рассвета (упомянут, чтобы тут не все время был май).
С Фридрихом II отношения не сложились. Пишут, Эйлер был жизнерадостен, отзывчив и общителен, любил музыку и философские беседы. Вроде бы свойства, весьма приемлемые для Фридриха. Нет же, тот находил Эйлера скучным и не светским, какие темы его развлекали? У Фридриха II свой пакет: воевать, строить эстетические дворцы, играть на флейте, растить картошку, давать тему Баху, заводить математический департамент, общаться с философами, ходить мимо своей могилы. Машинка под названием Фридрих II, вот и досюда доехала. Но и Эйлер: математика, руководил обсерваторией, печатал календари (Академия с них жила), чеканил Пруссии монеты, прокладывал новый водопровод, организовал пенсионное обеспечение и лотереи. Вписан и в хозяйственную деятельность. Странно, что они не сошлись. Оба примерно заведующие всем, разве что это «все» у них немного разное. Может, поэтому.
В 1762-м в России началась Екатерина II. Она предложила Эйлеру управление математическим классом, звание конференц-секретаря Академии и 1800 рублей в год. Сказала, что Эйлер может добавить условия, лишь бы не медлил. Эйлер условия добавил (в частности – 3000), их удовлетворили, но не отпускал Фридрих. Стороны долго списывались, в 1766-м Фридрих сдался, прокомментировав в письме д’Аламберу: «Господин Эйлер, до безумия любящий Большую и Малую Медведицу, приблизился к северу для большего удобства к наблюдению их».
И музыкальную гармонию Эйлер обосновал. В «Опыте новой теории музыки» (Tentamen novae theoriae musicae, 1739) расписал, чем приятная (благозвучная) музыка отличается от неприятной (неблагозвучной). Может, на отношении к музыке они и не поладили с Фридрихом? Что имел в виду Эйлер под приятностью, полагал термин интуитивно понятным? Определение я не искал, в публикациях по этому поводу есть косвенное: «В конце главы VII Эйлер расположил интервалы по „степеням приятности“ (gradus suavitatis), при этом октава была причислена ко II (наиболее приятному) классу, а диасхизма – к последнему, XXVII классу (самый неблагозвучный интервал); некоторые классы (в том числе первый, третий, шестой) в таблице приятности Эйлера были пропущены». Писали, что в этом слишком много музыки для математиков и слишком много математики для музыкантов, это обычная шутка в подобных историях. Математики часто лезут – профсклонность или деформация – во все подряд (и у д’Аламбера есть трактат «О свободе музыки»). Тем более когда обнаружилась поляна, на которой полно всего и откуда видно во все стороны света. Оказался на ней, а там вокруг результаты, только подбирай. Ну а если и не сложится, как с музыкой, тоже неплохо. Отрицательные результаты, они тоже то да се.
Но и у меня математическое образование, а тут же вот и она, новая поляна – для нее непременно должна быть какая-нибудь теория. Степени приятности музыки, это как уровни блаженства, Сансуси склоняет к таким выкладкам. Но эти варианты относятся все же к социальному пространству, а здесь теперь не блаженство, другая субстанция. Сансуси появился из-за леса, раза в четыре выше елок-сосен, и окружил со всех сторон. Вот она, тушка Сансуси: дворцы-аллеи-статуи, а над ней, объемля их и всех, кто здесь оказался, – громадное Сансуси, в общение с которым ты влип, все равно в каком его углу находишься.
В нем и то, и это, и все одновременно. Тут фонтан, а – одновременно – где-то там Потсдам, и – одновременно – церковь с колокольней, как бы составленной из семи квадратных балконов друг на друге, рядом с парком, и – одновременно – бордовая голова итальянца-мецената, и – одновременно – террасы виноградников, кто-то, бегающий вдоль террас, спускаясь, в лимонно-желтых штанах, и – одновременно – то да се, С. Р.Е., Musicalisches Opfer, Эйлер, картошка, овцы, статуи – разумеется, статуи. Юнона с павлином, прочие, а также фонтан, мельница, аллеи (все это тоже одновременно). Оранжерея, и ботанический сад, ночные похороны-перепохороны, немое черно-белое кино, войны, концерты, хозработы, fluxus+ по пути на трассу в Бабельсберг. И над всем летает дрон, летают дроны.