Читаем Проводки оборвались, ну и что полностью

Бар в полутораэтажном доме (мезонин в одно окно, с печной трубой), сейчас там только барменша и пара: дама лет ≈ 60, в тельняшке, мужчина ≈ под 80. Невнятный, сидит наособицу, но не дуется, умиротворен. Кремовая куртка. Потом окажется англоязычным иностранцем, а дама-то не иностранка, вовсю здешняя. То есть у него в баре не туризм, включен в процесс конкретно. Сижу: лето, дождь, с улицы пахнет машинами – полшестого, едут с работы, а улица узкая, одна полоса в каждую сторону. Та, что от центра, для троллейбусов и маршруток. Велосипедам можно. Напротив школа танцев, типа «Студия степа», ало-оранжевая вывеска.

Два помещения, маленьких. От входа – стойка, слева два тесных столика. Вероятно, раньше там курили, да и справа тоже: четыре столика и дыра в кулисы – подсобка, туалет. Локал как локал. Не последний такого типа в районе, но их немного. Прочие уже так-сяк выеживаются в сторону актуальных стилистик. Авоту – не на окраине, здесь центр – а в Риге это то, что между рекой и железной дорогой, полукругом отделяющей часть города. Авоту определяет район вдоль себя, один-пять (в каком ее конце как) кварталов до железной дороги и – в другую сторону – квартал до Мариинской—Чака (она Мариинская от вокзала до начала Авоту, к окраинам уже Александра Чака). Но там не узкий промежуток, здесь самые длинные кварталы города; точнее, становятся такими к концу Авоту. Отходит от Мариинской, на Лачплеша чуть поворачивает, но продолжает уходить в сторону. Длинный прямой створ, крупная церковь в его торце. Самые длинные кварталы – от Авоту до Чака по Столбовой/Стабу и по Матиса/Матвеевской. Не в километр, но полкилометра есть; 700 шагов (плюс-минус) по Матиса. Если отчасти, по инерции это и окраина, то давно не задворки – господский центр всего в квартале, за Чака. Как-то так этот район лежит, могут же у центра быть окраины. Окраина центра. Существует как полуформальная городская единица, район Авоты, в таком варианте почти не упоминается, в отличие, например, от соседнего Гризинькалнса. Все стягивает на себя улица.

Центральные кварталы Риги – они сделаны до Первой мировой – полностью замкнуты: каменная рамка домов впритык, будто каменные блоки. Дома пяти-шестиэтажные, этажи высокие; могут быть пяти-четырехэтажными; даже двухэтажными деревянными, но такие – исключения в рамке. И в ней никаких пробелов, внутрь только через подворотни, ну и прогалы, где изъяли старый дом. Внутри кварталов дворы, дома. Часто деревянные, их и сейчас много, вокруг них деревья, даже остатки садов. Раньше там было много небольших заводов-мастерских; кое-где торчат кирпичные трубы, длинные. В некоторых бывших производствах снова мастерские – автосервис, например. Можно обнаружить чуть ли не деревенский вид: одноэтажный деревянный дом, машина на траве рядом, деревья вокруг. То есть не система проходных дворов, как в СПб, а этакие фасеточные пространства, снаружи не видны. Когда-то сквозь них можно было ходить, теперь в основном перегородили заборами. Кое-где устроены парковки.

СПб упомянут логично, эта часть города вполне петербургская. Город скачком вырос в конце XIX – начале XX, кусками похож на Васильевский или Петроградскую. Регион, все же, ну и Рига с СПб была связана. Не только Рига, а и тогдашний Прибалтийский край. Как Лиепая, Либава – отросток Кронштадта. Непонятно как тогда все раскладывалось. К Первой мировой Рига по населению четвертый, после Варшавы, город империи. Примерно, это не официальная перепись, но по тогдашним оценкам; рядом с Ригой Лодзь и Киев. Что была за структура жизни, как обрушилась? Не по фактам, а, что ли, какой эффект производя: взрыв, всхлип? Потому что потом город жил совсем иначе, не в протяженности от Петербурга до Польши, Кенигсберга и далее.

Но такая оценка может быть со стороны, а внутри-то одно за другим, когда тут еще и разглядывать. Конец 1980-х я видел сам, одно за другим, пусть и без войны. Прижатая к морю, ограниченная жесткими границами окраина. Функции как бы сохранялись – порт, промышленность и т. п., но влияние города замкнулось. На отшибе, «Прибалтика». Тогда и море было стеной, а не наоборот. К концу СССР среди его городов Рига двадцать пятая, рядом Красноярск и Саратов.

Перейти на страницу:

Все книги серии Художественная серия

Похожие книги

Кредит доверчивости
Кредит доверчивости

Тема, затронутая в новом романе самой знаковой писательницы современности Татьяны Устиновой и самого известного адвоката Павла Астахова, знакома многим не понаслышке. Наверное, потому, что история, рассказанная в нем, очень серьезная и болезненная для большинства из нас, так или иначе бравших кредиты! Кто-то выбрался из «кредитной ловушки» без потерь, кто-то, напротив, потерял многое — время, деньги, здоровье!.. Судье Лене Кузнецовой предстоит решить судьбу Виктора Малышева и его детей, которые вот-вот могут потерять квартиру, купленную когда-то по ипотеке. Одновременно ее сестра попадает в лапы кредитных мошенников. Лена — судья и должна быть беспристрастна, но ей так хочется помочь Малышеву, со всего маху угодившему разом во все жизненные трагедии и неприятности! Она найдет решение труднейшей головоломки, когда уже почти не останется надежды на примирение и благополучный исход дела…

Павел Алексеевич Астахов , Павел Астахов , Татьяна Витальевна Устинова , Татьяна Устинова

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет – его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмель-штрассе – Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» – недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.

Маркус Зузак

Современная русская и зарубежная проза