Проводки оборвались, ну и что

Sprenkstrasse вывернулся из кокона, который начинал казаться им. Потому-то таких, как он, не видно – остается видимый результат, а их самих вообще нет, не предусмотрены природой. Sprenkstrasse теперь прозрачный сгусток, вроде мягкого стекла – будто мармелад Haribo, сожмешь в руке, и непонятно – пружинит он или ладонь. Пусть уж будет, наконец, «он», а не «оно»; такой прозрачный, что и не отражает ничего, его теперь все проницает, не оставляя следов. Прозрачный, внутри тонкая путаная ниточка крови, какие-то одна-две остались. Sprenkstrasse не исчез, просто прозрачный – невидим, слегка изменяет, неупорядоченно изгибает окрестности. Как если небольшое пустое от предметов и прочего место само собой приняло его вид. Стало им. Само собою светится в темноте.=–1=

И тут так: вокруг все, как было: картинка все та же. Но ты уже не среди нее, а глядишь со стороны. Улица Авоту не то чтобы уходит вниз, а видна сразу вся, будто камера, хоть и отъезжает, держит различимость деталей. Если видишь так, то сам стал локальным субъектом. То ли дополнительным к себе, то ли им делаешься, когда пришел в свой ум. В этот раз ты такой, в другой раз будешь другой, станешь другим. Чуть другим, и это ничего, потому что знаешь, что есть промежуток, в который попадешь снова, если однажды – сейчас – это получилось. В нем ты сам, будто Sprenkstrasse, а кто ж еще?

Перед тем как стать кем-то следующим, оказываешься в промежутке, оттуда можно успеть заметить, как здесь вокруг. Не так, чтоб отлипая от здешнего, не избавляясь от него, там не гигиеническая процедура, но есть мгновенный зазор и видна здешняя конструкция. Не чтобы ее рассматривать и понять, непонятно зачем. Эта история не для этого, но к ней прилагается и такая опция. Достоверность конструкции нечетка, связи ее элементов случайны. Вышло так, как сложилось, ничего уже не пересмотреть, не дополнишь. Только в следующий раз, где-нибудь уже не на Авоту. А тут это сможет делать чье-нибудь другое существо, и зовут его иначе. Их на свете много.

Так что пока мир собран, и неплохо бы зафиксировать его красивой картиной, каким-нибудь тыщефигурным многодомным босхобрейгелем; не равномерным, а как если бы исполнил, допустим, Neo Rauch. Чтобы она висела на стене… нет, все же не исходной распивочной. Лучше бы в «Болдерае», слева от входа в зал, в углу возле окна. Не обязательно, чтобы фигуративная, лишь бы соотносилась с изложенным. Или объект. И это Авоту по всей длине во всю ее ширину, где одновременно происходит всякое, что здесь описано, а также то, что происходило чуть сбоку. Еще лучше разместить ее в доме № 27b, заколоченном – чтобы одновременно присутствовала и не присутствовала здесь. Считаем, она там висит.

Но если появилась эта картина, то окрестности снова другие и закончить текст нельзя: изменилось место действия Sprenkstrasse, теперь тут и Главная картина, как без нее? Но Sprenkstrasse здесь уже нет. Это ничего, перестать существовать он не умеет. Потом соберет очередной мир где-нибудь еще, иначе. Наверное, может действовать, даже когда вокруг нет ничего знакомого и непонятно, с чего начинать. Не видно причины, по которой бы не смог. Сможет, даже когда вокруг не будет ничего. Это же интересно, как бывает, когда нет ничего, кроме Sprenkstrasse.

Дискотека, чёуж

Утро, спросонья открыл ноутбук: заиграла вчерашняя музыка. Porcupine Tree вроде бы. К ночи слушал все подряд, после того как наконец разобрался с заморочкой: не мог вспомнить одну навязчивую песенку. Кто это, что? Пару месяцев иногда пытался вспомнить. Повторяющееся пабадабам, слова лузер-виннер-синнер; простодушная. Низачем не нужна, но вот не помню, при всей ее отчетливости. Теперь подумал, что, может быть, Аэросмит, прослушал два такта их произвольного трека – не тот звук. Начал машинально тыкать в правую ютубовскую колонку, там алгоритм выставляет музыку, по какой-то ее – для него – схожести с тем, что играет. Не рассчитывал, что искомое само как-то выскочит. Оно и не выскакивало, потом само пришло в голову, «Завтрак в Америке» Супертрампа. Supertramp, «Breakfast in America»: I’m a winner, I’m a sinner / Do you want my autograph? / I’m a loser, what a joker / I’m playing my jokes upon you. Ну и Ba da da dum / Ba da da dum / Ba da da da dum.

Она и навязчивая, и короткая, меньше трех минут. После припева выключил, не в ней было дело, в памяти. И еще в чем-то, не бытовом. Память, похоже, не стирается, а затягивается, как бельмом. Но его можно убрать. Однажды зачем-то вспоминал фамилию человека, сидевшего у окна в академическом НИИ, в 77-м. Он выглядел отчетливо, имя тоже было, но фамилия извлеклась лишь через неделю. Конечно, не все время о нем думал. Запускаешь, что ли, программу, та отработает, как-то это происходит. Сделал заказ, через какое-то время доставят.