Проводник

После этого единственное, что я хотел, так это, чтобы поскорее наступило Крещение. Чтобы я окунулся в прорубь со святой водой. Чтобы скинуть этого беса со своей спины. Чтобы отыскать Екатерину и загасить всех этих гадов! Думал об это и молчал.

Зато Гореслав не умолкал. Все стебал меня. Жить с ним было ужасно. У меня все валилось из рук. Дом разваливался буквально на глазах. После телевизора вышла из строя стиральная машина, когда я решил постирать белье. Потом у прикроватной тумбы отлетела ножка. Развалился стул на кухне, потек кран на кухне, потом в ванной. В коридоре отклеились обои.

Я был измотан. Еле находил в себе сил встать с дивана, чтобы приготовить покушать. Но, если честно, аппетита не было. Так, чайку попью с сухариком. А Гореслав вообще никогда не ел. Может быть, он питался моей энергией. Не знаю, но, было похоже, что именно так.

В один из дней ко мне пришел Малаш. Не знаю, зачем. Зашел, осмотрел все. Уселся на стул, спросил, как дела, какие планы. Почему я ему дверь не открыл несколько дней назад. «Болел, — сказал я, — температура высокая была. Простыл». Поинтересовался, нет ли у меня, что ему рассказать. «Нет, — отвечаю, — ничего нового. Где Катя, не знаю». Он еще что-то спросил, что-то сказал и ушел.

— Молодец, — похвалил меня Гореслав, — будешь себя также хорошо вести, может, и девку свою увидишь!

Потом заглянула Вера Михайловна. Печально осмотрела запущенную квартиру. И меня запущенного. Сказала, что приходила ко мне пару дней назад. Спросила, почему дверь не открывал. «Заболел, — ответил я, — температурил». Поинтересовалась, что случилось, все ли у меня в порядке. «Все нормально», — отвечаю. Она сощурилась, посмотрела на меня с интересом, а потом сказала:

— Крещение завтра. Праздник великий! Тебе бы в церковь сходить. На вечерню. К отцу Олегу.

— Пошла прочь, старая карга, — заорал вдруг Гореслав.

Я даже вздрогнул, а Вера Михайловна даже бровью не повела.

— Службу отстоять, а потом и в иордань опуститься. В воду святую!

— Заткнись! Заткнись! — орал и бесновался у меня на спине Гореслав, царапая спину и плечи.

— Трижды, — продолжила, как ни в чем не бывало, староста, — Это, конечно, не по Уставу, но тебе будет полезно!

— Прочь! Прочь!

— Хорошо, — ответил я, как можно спокойнее, — я подумаю…

— Хорошенько подумай! — кивнула Вера Михайловна и ушла, заметив напоследок. — Если, что воду уже утром освещать будут.

— Ненавижу этих… верующих! — шипел злыдень. — Вечно лезут со своими нравоучениями!

В этот день я лег рано, вместе с закатом. Заснул в тревоге. Лежал и все думал, что будет завтра? А завтра началось как обычно, как последние несколько дней. Коротнул удлинитель на кухне и холодильник перестал работать. Еще упала гардина над одним из окон.

Чтобы остатки еды в холодильнике не испортились, я переложил их в пакет и вывесил за окно. Благо, что мороз. Вообще-то, провизия у меня была практически на исходе. По крайней мере, в холодильнике и в кухонном шкафу. В общем, я стал собираться в магазин. По крайней мере, так я объявил Гореславу.

На улице было морозно. Сквозь высокие молочные облака било яркое солнце. Я шел в супермаркет с большим пакетом в кармане. Хотя шел — неверное определение. Скорее плелся, теребя несчастный пакет в бессильной злобе. Часто останавливался, чтобы отдохнуть и перевести дух. Хотелось вернуться, завалиться на диван и уснуть. Похоже, злыдень тянул из меня последние силы.

Хорошо, что рядом с домом, как раз по дороге к супермаркету, монастырь. Я остановился напротив входа в него, передохнуть. В очередной раз. Стою и молюсь про себя, чтобы Господь дал сил исполнить задуманное. А затем рванул к воротам.

— Ты куда это пошел? — зашипел мне на ухо Гореслав.

Я молчу. Поскользнулся и чуть не упал.

— Куда идешь? — еще громче и со злостью воскликнул злыдень.

Я молчу и стараюсь как можно скорее добраться до входа. Внезапно идти стало тяжело. Ноги еле переставляю, дышать трудно, грудь давит, голова кружится. И злыдень все громче и громче орет:

— Ты куда, куда идешь?!!

Когда я добрался до монастырских ворот, он начал колотить меня ногами по бокам, царапать спину и плечи. В этот момент я почувствовал, что он не крепко держится и попытался его скинуть, упав в снег и пару раз перекатившись. Гореслав удержался, но понял, что я могу его скинуть, поэтому перестал меня колотить, больно вцепившись своими когтями и продолжая неистово орать.

Но его, похоже, никто, кроме меня, не слышал. По крайней мере, никто из посетителей монастыря даже не обернулся в нашу сторону. Хотя, со стороны я выглядел, наверное, не очень презентабельно: одежда вся в снегу, сам я на негнущихся ногах, пошатываясь, упорно ковыляю к храму. Уже одно только это должно было бы привлекать внимание. Но, судя по всему, все были заняты другими делами, а всякие сирые и убогие были тут делом обычным.

На пороге храма ноты в голосе Гореслава стали приобретать панический оттенок. Он вновь стал с остервенением наносить мне удары руками и ногами, но при этом старался не ослабить хватку.