– «Монастырь» или «Озерный монастырь»– условное, кодовое название, – словно услышав вопрос Тогота, неожиданно заговорила мертвая женщина. – Когда-то, неподалеку от той зоны, где вы меня нашли, и в самом деле находился монастырь. Единственный российский монастырь, подвергшийся еще в 1815 году официальной анафеме, – она замолчала. Но только я собрался подтолкнуть ее, новым вопросом, она сама вновь заговорила. – Там издавна занимались изучением магии в любых ее проявлениях. Нельзя было назвать монахов Озерного магами, поскольку они не столько практиковали магию как таковую, а лишь искали и записывали все новые заклятия и способы борьбы с ними. Услугами монахов Озерного монастыря часто пользовались царствующие особы. К ним не раз наведывался Распутин… И тем не менее они вели довольно уединенный образ жизни, стараясь не вмешиваться в события жизни светской. В 1937 году согласно приказу Ежова монастырь был распущен. Церковную утварь конфисковало советское правительство, монахи ушли в Сибирь по этапу, а само здание снесли…
И только тут я заметил, что рот мертвеца не шевелится. Он (точнее она) застыл, плотно сжав белесые губы. И, тем не менее, я отчетливо слышал ее голос. Чревовещание?
Опять этот «Артурчик» и голос полный издевки.
– …Потом, уже на закате советской власти, – продолжала монотонно бубнить мертвая, – на самом высшем уровне было принято решение организовать НИИ, которое занималось бы исследованием паранормальных явлений. А чтобы не привлекать особого внимания, а кроме того, использовать «старые наработки» было решено организовать НИИ на базе старого Озерного монастыря. Так как здание настоящего монастыря сильно пострадало, то новоиспеченным «монахам» пришлось занять пустующую неподалеку барскую усадьбу…
Мертвец бубнил и бубнил и постепенно речь его становилась все более неразборчивой.
– … когда грянула Перестройка… Приватизация… Отсутствие внешнего финансирования… Опыты с философским камнем…
– Замолчи! – приказал я. – А теперь внятно расскажи о том, что случилось. Почему большая часть сотрудников умерла?
Мертвая женщина ответила не сразу.
– Мы готовили большой прорыв. Одному из наших ведущих алхимиков удалось добраться до… Впрочем, я не имею право рассказывать вам об этом. У вас нет надлежащего уровня допуска.
Вот тут мне стало смешно. По-настоящему смешно. Совковая бюрократия в потустороннем мире! С трудом подавив приступ смеха, я вновь заговорил. Сначала я зачитал парочку фраз из древней книги – очень болезненные фразы для любого мертвеца. Лицо покойницы скривилось, на серой матовой коже проступила паутина черных морщин. Откуда-то из недр выпотрошенного тела вырвался ужасный звук. То ли вой, то ли крик предсмертной агонии.
– Ты будешь делать то, что я приказываю; говорить, то что я пожелаю, иначе я не просто вновь произнесу эти заклятия, я вырежу их на внутренней части твоей грудной клетки, чтобы во веки веков боль терзала твою мертвую плоть.
– Повинуюсь, – равнодушно ответила она.
Я продолжил:
– А теперь, рабыня, изволь ответить на мой вопрос.
– Один из отделов нашего «Монастыря» занимался оружием массового поражения, – продолжал мертвец. – Они искали заклинание вызывающее массовый психоз, страх, а вместо этого набрели на формулу Лилит – формулу, высвобождавшую животные инстинкты человека. Похоже, кто-то попытался воспользоваться этой формулой. Произнес ее, но не сделал необходимых защитных приготовлений. А потом все словно сошли с ума. Начался настоящий ад… – покойница говорила спокойно, отстраненно, словно то, о чем она рассказывала, ее саму вовсе не касалось. – В институте ходили слухи, что они не сами нашли эту формулу. Поговаривали, что одному из наших телепатов удалось вступить в контакт с неким существом из иного мира. И тогда руководство решило заполучить его. Но все это слухи. Мы занимались исследованием примет… Одно могу сказать – в «монастыре» велись работы по переоборудованию. В подвале было закрыто несколько лабораторий, и там строили что-то…
– Стоп! – вновь обратился я к покойнице. – Новый вопрос: какая из правительственных организаций курировала вашу деятельность?
– Никто. После отставки Горбачева – никто. Совет директоров нашего «Монастыря» сделал так, что о нас забыли. Мы не хотели, выполнять прихоти политиков-однодневок, выплеснув тщательно собранные и сберегаемые много веков знания на всеобщее обозрение.