Проводник электричества

— И что? Кровь у тебя другого цвета, УСБ? Да и вообще, влиятельный ты мой: ты, прежде чем бумажками махать, свои бы косяки подтер. Ты думаешь, я без понятия, из-за чего ты впрягся за Дзагаева? Жена кто у тебя, жена? Сестра сестры? Дзагаева в девичестве. Семейный бизнес по сбыту сильнодействующих, да? Впрудил мне все твой Сулейман. И как ты фуры на служебной тачке по Ярославскому сопровождаешь и всем постам своей ксивой в морды тычешь. — Бил наугад, но видел по глазам, что раз за разом попадает. — Ты что ж такой тупой-то, Острецов? Зачатки мышления есть? С такой родословной, снегурка черножопая, ты должен, как мышка, тихо сидеть. А ты мне дышать разрешить тут пришел. Короче, всасывай: раззявишь пасть — солью твои интимные подробности и прокурору, и свободной прессе. Не только ты, но и твое начальство не отмоется. Свои же серьезные люди тебя и отымеют. И про обратку мне рассказывать не надо — тебе по-любому будет хуже, чем мне. Теперь ушел, исчез. И вбей себе в мозг: держись подальше от моей земли, еще раз объявишься — я тебя изувечу. И никакая уэсба не подоспеет.

Стационарный запиликал, начальник розыска, сграбастав трубку, рявкнул: «Да!»

— Ну что там еще у тебя? — сказал Припутин с досадливым причмоком в трубку. — Что надо этому?..

— Уже ничего, — отрезал Нагульнов, тяжелым взглядом провожая убавившего в росте будто Острецова, который с неприметно плачущим лицом, с бессильной злобой отползал, и было непонятно, почему не растворился в воздухе мгновенно целиком.

4

Районного значения городок в Рязанской области был нагульновской малой родиной — из тех, чье название знают только местные жители, будь то Дебрянск, Октябрьск, какой-нибудь «…посад» или какой-нибудь второразрядный большевик… все остальные, кто снаружи, безучастно скользят невооруженным взглядом по буграм и складкам, по папиллярным линиям и синим жилкам русской карты, привычно отдавая должное похожему на черную воронку огромному пупку Москвы, камее Петербурга, мясистым родинкам крупнейших городов с облдрамтеатром и миллионом жителей, и разве только кто случайно зацепится за кровяную точку — как будто лопнул там у родины под кожей капилляр, — и то лишь для того, чтоб покачать башкой да ухмыльнуться: есть и такой, ну и дыра-а-а, наверное.

Взглянуть из окон мимо летящего курьерского — овечьей отарой в степи покажутся подсолнухи, шлагбаумы, домишки, церквушка на горе, коробки непонятной фабричишки… Деревня не деревня, на город не похоже. Есть горсовет и Ленин — значит, город. А изнутри — бескрайний мир, не знаешь — вдруг покажется за теми вон далекими пятиэтажками еще один квартал, такой же бесконечный, неохватный… идут, идут рядами пятиэтажные кирпичные дома, строительством которых власть в шестидесятых решила квартирный вопрос, прет город, разрастается, жрет дикие поля и пахотные земли, под себя подминая бурьян и оставляя только узкие лоскутья живой земли между кирпичными коробками.

Во дворах, на окраинах торжествует свободная флора; тополя и каштаны поднялись выше крыш, наклоняются долу от тяжести хрустких румяных плодов узловатые ветви раскидистых яблонь, есть еще котлованы, подвалы, гаражи и песчаный карьер, есть, в конце концов, речка — одним словом, раздолье для лихих пацанов; не загонишь домой, так им много постичь предстоит и не терпится разных дворовых наук: подбивать из рогатки воробьев, голубей и примучивать кошек, материться, курить, говоря на затяге «ишак», биться в карты, в трясучку, в расшибалку на деньги плюс футбол, плюс гонять на «Орленках» и «Аистах», плюс, когда отрастет на чуток, хором лапать Маринку из 6-го Б класса под платьем… жечь свечу с трех концов и не видеть предела этой летней стране, непролазной и неистощимой на все новые фокусы.

А потом вырастаешь, срок подходит служить, и бетонное чрево, что казалось тебе безразмерным, вдруг становится тесной скорлупкой: все известно внутри, все исхожено, и ничто не меняется: ни песчаный карьер, ни завод «Цемгигант», на котором горбатится, почитай, все мужское население города, ни кафе «Незабудка», ни ДК «Большевик», ни площадка для танцев в чахоточном парке, где под грохоты ритмов зарубежной эстрады молодежь совершает воскресные шабаши.