Проводы на тот свет

План розыска у него получился обширный, и к выполнению первых четырех пунктов предстояло приступить немедленно: 1.Побывать у главного редактора своего еженедельника «Преступление и наказание». 2. Встретиться со своим старым дружком по совместной работе в прокуратуре, таким же следователем-«важняком», каким он был когда-то сам, Никитой Астраханом. 3. Встретиться с Юрасем — Андреем Ивановичем Юрьевым. 4. Начать основательно знакомиться с похоронным бизнесом.

Имелись и другие пункты в плане Алексея Кострова. И он был преисполнен решимости идти по ним, как по ступенькам лестницы, ведущей то ли вверх, то ли в сторону — это покажут ближайшие события.

Алексей считал, что для начала ему необходимо попытаться постигнуть ту особую атмосферу, которую создают кладбища. Для этого следовало побывать хотя бы на некоторых из них. Пока не «постояльцем» — гостем.

В черте огромного города имеется около шестидесяти кладбищ и большинство из них официально закрыты для захоронения. Алексею часто случалось по разным делам проезжать по Сущевскому валу мимо старого Миусского кладбища, и сейчас он решил посетить именно его.

Ворота и нечто вроде калитки рядом с ними — вход в Миусское кладбище — недавно обновили, подремонтировали и теперь они поражали воображение массивностью каменной кладки, темно-бордовой покраской и колпаками на столбах из железа, покрытыми «позолотой» — скорее всего бронзовой краской, которую так любили в старину мещане. Кладбище было обнесено новой оградой из бетонных плит выше человеческого роста.

У входа старушки в черных платочках торговали кладбищенскими цветами, убогими веночками — «скелет» из проволоки, искусственные, едко-зеленые листики и розовые «цветочки», каких в природе не сыскать.

Кладбище было недействующим, то есть новых захоронений здесь, в центре города, рядом с Савеловским вокзалом и потоком машин по Сущевскому валу, не производили. Изредка кому-то удавалось похоронить «на Миусах» близкого человека — для этого требовалось специальное разрешение властей, которое выдавалось, если здесь уже покоились родственники усопшего. Получить разрешение на «подзахоронение», то есть на то, чтобы закопать урну с прахом в уже существующую могилу, было трудно, но возможно.

Алексей вошел на кладбище. Перед ним лежала широкая центральная аллея, от которой в стороны уходили боковые аллейки, разделявшие шесть гектаров земли на участки. У каждого участка свой номер, у могилок тоже номера. У покойников были свои «адреса», как у живых. В конторе, назвав фамилию, имя и отчество и хотя бы примерную дату захоронения человека, можно было узнать его посмертный адрес.

У старых могил с выцветшими, давно потерявшими первоначальный траурно-свежий цвет, небольшими памятниками и надгробиями, кое-где сидели на скамеечках тихие старики и старушки. Они готовились к переходу в иной мир и словно бы набирались сил у тех, кто уже давно совершил его.

Хотелось бы знать Алексею, о чем они неспешно думают в благословенной тишине, под сенью белоствольных берез и шелестящих листвой тополей? Да и думают ли о чем-то вообще, зная, что их жизнь уже на исходе и может завершиться в любую минуту?

Алексей шел от могилки к могилке, машинально отмечая, что вот у этой десяток лет уже никто не был — надгробная плита ушла в осевшую землю, оградка проржавела и завалилась. А вот за этой старательно ухаживают — края могильного холмика аккуратно подбиты, надписи отсвечивают свежей бронзой — желтизной, покраску ограды обновили совсем недавно, может быть, к годовщине рождения или смерти.

Он делал то, что обычно делают все, кто по каким-то причинам оказываются на кладбищах: смотрел на скромные памятники и читал надписи на них. Надписи были скромными. Старинные взывали к Господу: «Упокой, Господи, душу раба твоего». И ещё фамилия, имя, отчество и две даты: радостная — рождения и печальная — вечного успокоения. Иногда к фамилии некоторые честолюбивые родственники добавляли прижизненный титул: «действительный статский советник», «полковник артиллерии» и т. д. Но таких надписей было немного, ибо здесь хоронили, в основном, ремесленников, купцов и мещан с ближних Бутырок и Марьиной Рощи — в старину дальних городских окраин, где именитые да сановные появлялись вообще крайне редко.

Костров приблизился к храму с перевернутой вниз чашей большого купола — главы — и вошел под его прохладные своды. Он опустил пожертвование на восстановление храма в специальный ящичек с крестом, купил у женщины в черном одеянии несколько восковых свечей и зажег их перед иконами. Его постепенно, медленно заполняло странное чувство отрешенности от сиюминутных забот и волнений. Перед ликом Святых, которые со своих икон смотрели на него, как ему показалось, строго и безразлично, все они выглядели мелко, ничтожно.

В храме было тихо и пустынно. Неслышными шажками ходили две пожилые женщины в черных длинных одеяниях, срывалась на веселые маленькие шажки юная послушница, снимавшая нагар со свечей и убиравшая огарки.