— Храбрая девочка, — тихо сказал Алексей. Он вспомнил Ольгу такой, какой её видел в последний раз — живой. Она уже прошла в Шереметьево таможенный контроль, освободилась от чемодана, который на подвижной ленте уехал в утробу аэропорта, и стояла по ту сторону барьера в легкой светлой курточке, сияя улыбкой — её ждали солнце, море и беззаботные дни. Она махала рукой Алексею и никак не хотела идти к очередному контролю — паспортному, откуда уже не смогла бы махать ему рукой.
— Иди, Оленька, а то опоздаешь, — крикнул ей Алексей. — Я буду тебя встречать!
Если бы знать, что ждет, он бы вернул её из-за всех «контролей», прижал бы к себе и никуда, никуда не отпустил.
— Мы с вами сделаем все так, как хотела Ольга, — решительно сказал Алексей.
Генрих Иосифович снова сложил все документы в пакеты, один протянул Алексею.
— Оригиналы у вас, а заверенные копии пусть хранятся у меня. В ближайшие дни я оформлю надлежащим образом на вас квартиру, дачу и автомашины. Не вижу для этого никаких трудностей. А вы? Чем намерены заниматься вы?
— Искать убийц Ставрова, Брагина и Ольги.
— Оля говорила, что в прошлом вы были следователем?
— Да.
— Что же, вам и флаг в руки. Но поберегитесь…
— Не понял.
— Не прикидывайтесь, вам все ясно. Старики — Ставров и Брагин, погибли потому, что кто-то пожелал прибрать все их огромное, многомиллионное дело — фирму «Харон», вспомогательные фирмы, кладбища — к рукам. Я, юрист, видел, как и по меньшему поводу — из-за убогой дачки, маленькой квартирки — разгораются нешуточные страсти. А здесь… миллионы! И Ольгу убили, так как она могла помешать. Может, даже проговорилась кому-то о своих намерениях обратиться в суд, отвоевать свое законное наследство.
— Я тоже об этом думал, — сказал Алексей. — И признаюсь, постоянно вертится мысль о Благасове. Мы, следователи, прежде всего выясняем, кому выгодно преступление.
Генрих Иосифович вскочил с кресла, померил шажками кабинет: туда-сюда. Он остановился против Алексея и спросил, лукаво прищурившись:
— Скажите, кого вы видите перед собой?
— Опытного юриста и, как мне кажется, хорошего человека, — с недоумением ответил Алексей.
— Нет, вы таки видите перед собой не очень молодого еврея, которому с генами перешел опыт выживания. И он хочет дать вам несколько советов.
— Буду только благодарен.
— Никому не говорите о своих деньгах. Квартиру, дачу, машины не скроешь, да и вполне естественно, что они переходят к вам, ведь вы — муж покойной… Выждите какое-то время. Не предпринимайте никаких шагов, дайте мне возможность оформить наследство и после этого подготовить все документы для суда. Пусть это для наших недругов станет неожиданностью. Никому и ни при каких обстоятельствах не говорите, что намерены найти, покарать, отомстить. Надо это сделать, согласен полностью, но не болтать об этом заранее. Мы, юристы, хорошо знаем: кто предупрежден — тот вооружен.
— Согласен с вами.
— Еще раз повторю: ждите. Пусть они сделают новый шаг. А вы… ведите тот образ жизни, который вели всегда. Вернитесь в свой еженедельник, этот, как его, «Преступление без наказания», — Генрих Иосифович иронически хмыкнул, — пишите, печатайтесь, общайтесь с приятелями. За вами смотрят и пусть думают, что вы довольны наследством и вообще — жизнью.
Генрих Иосифович с явным сочувствием произнес:
— Если они почувствуют, что вы для них опасны, им убить вас ничего не стоит. Впрочем, как и каждого из нас…
Алексей сказал:
— Последую вашим советам, Генрих Иосифович. Они разумны. — Он протянул Шварцману листик бумаги:
— Это доверенность Алевтины Артемьевны Брагиной на мое имя — представлять её интересы.
— Я знаю о ней, сам оформлял её по поручению Алевтины Артемьевны. Копия у меня. Если вы её мне показываете, значит вы согласны?
— Я не такой опытный юрист, как вы, Генрих Иосифович, но все-таки юрист по образованию. Интересы Ольги, а теперь мои и Алевтины, тесно связаны и полезно их не разделять…
Коварное полнолуние
Игорь Владимирович Благасов ощущал все нарастающее беспокойство. Так было всегда перед полнолунием. Он считал полную луну злодейкой, которая пьет его энергию и своим круглым безжизненным ликом повергает в соблазны. И ревностно относился к тому, закрыто ли далекое серебряное блюдо в полнолуние тучами или небосвод чист, и луна показывает себя всему, пока живому, в полной красе.
Благасов не считал луну своей покровительницей, она была с его точки зрения жестокой правительницей, властвовавшей несколько часов в сутки, когда уходило солнце.
В дни полнолуния — Благасов это давно заметил — ему удавались многие дела, хотя после того, как луна шла на убыль, он чувствовал себя опустошенным, вялым и очень усталым.