Провокатор

— Вы свободны, господин маршал.

— Есть, господин Президент.

— Но я бы на вашем месте застрелился, — усмехнулось Высшее Лицо, продолжая глазеть в малосодержательное небо, где появились вороны.

— Есть! — И печатным шагом военачальник вышел из кабинета.

Со стороны солнца падал сокол — воронье, скандаля, прыснуло в разные стороны. Из-за птичьего гама выстрел прозвучал, точно хлопок новогодней хлопушки. Через несколько секунд дверь в кабинет приоткрылась. Не оглядываясь, Высшее Лицо спросило:

— Что?

— Господин маршал стрелялся, — сообщил секретарь.

— И что?

— Промахнулся.

Кричали вороны, и выли милицейские сирены. Я открыл глаза — будильник утверждал пять часов утра. Казалось, что мирный гражданский дом окружается спецвойсками МВД-КГБ-МО-ОМОН. Что за кошмарное явление? Потом ударили в дверь. Мне было плохо со сна, и тем не менее поспешил к жалкому последнему оплоту. Неужели меня хотят арестовать за вольнодумство и желание сделать народ счастливым?

Трое в гражданской одежде оттеснили мое тело в комнату, проверили остальные жилые и нежилые помещения. Я ничего не понимал.

— Утро доброе, утро доброе! — входил поджарый, энергичный, светящийся от избытка жизненных сил Борис. — Извини, что так рано, но вот нашел… окошко… Ты просил, чтобы я заехал, и вот я перед тобой, — пошутил, — как лист перед травой.

Младшего брата трудно было узнать. Он раздался в плечах, обматерел и даже как-то подрос. Чувствовалось, что имиджмейкеры работали в поте лица своего.

— Как чувствуешь себя, Александр? — посочувствовал. — Видок, как у трупа.

— Правильно, — согласился я. — Как может чувствовать себя труп?

— Да-да… — Рассеянно прошелся по комнате. Я обратил внимание на его туфли. Они были на модной дамской подошве. — Аида говорила, что ты почти труп. Это плохо.

— А что хорошо?

— Газеты читаешь? — повернул прекрасный государственный лбище на журнальный столик.

— Читаю.

— Почему тогда спрашиваешь?

— Сам знаешь, газеты у нас частенько врут.

— Не врут! — рассмеялся; приятная демократическая улыбка. — На сей раз не врут щелкоперы. Хотя давить их надо, как гнид. Ну ничего, я силенок наберу… я всем кузькину мать покажу!..

— Не торопись, — предупредил. — Не говори гоп, пока…

И тут затренькал телефон. Я лежал на тахте, и трубку поднял Бо:

— Аллэ! Вас слушают! Фу-фу, переберите номер, вас не слышно.

Никто не перебрал номер, и я понял, кто хотел узнать то, что хотел узнать.

— Ну? — спросил брат. — Что у тебя, а то меня ждут важные государственные дела.

— Ничего, — сказал я. — Хочу попрощаться.

— Почему?

— Умираю.

— Жаль. Интересные события грядут…

— Но это все уже без меня, — отмахнулся.

— Жаль-жаль. Прощай.

— Можно последний дать тебе совет, как брат брату?

— Ну? — глянул предательскими глазами раба.

— Никогда не торопись поднимать телефонную трубку в чужой квартире.

— Что? — Он ничего не понял, придворный шут, мечтающий о власти. Он пожал плечами и ушел, решив, вероятно, что мертвец заговаривается.

Разумеется, у меня был шанс выжить. Но от одной мысли, что меня положат на клейкую клеенку, оголят взрослый зад и в анальное отверстие будут проталкивать резиновый шланг для дезинфицирования… Нет, лучше смерть.

Или я не хочу больше жить вместе с терпеливым, Богом проклятым, затравленным, святым народом, давясь брикетами из очередных обещаний и новых надежд.

Над кремлевскими куполами зависли два вертолета. Медленно присели на брусчатку. Лопасти гнали мусорный ветер в лица встречающих. Наконец механический рев прекратился — из бортов запрыгали люди, среди них были Загоруйко и его друзья, которые оказались участниками столь эпохальных событий.

На столичной площади, где в центре, как символ тоталитарного прошлого, возвышался гранитный постамент, митинговали люди с алыми стягами. С кузова грузовичка выступал лысоватый человечек с воодушевленно-лживым личиком. Из шипящего динамика неслась позабытая революционная песня: «Мы наш, мы новый мир построим…» Под нее с хрустальным звоном молотили витрины буржуазных магазинов. Начиналась старая эпоха нового хаоса, разрухи и революционной целесообразности.

От уходящего солнца горят кумачом кремлевские купола и речная излучина. Тихие печальные коридоры державной власти. В одном из кабинетов нервничает Загоруйко:

— Теряем время. Сколько можно смотреть про Болванов? Не понимаю? Сами они там… болваны, что ли?

— Виктор Викторович, потерпите, — умоляет Вика. — Вопрос трудный. Решается судьба страны.

— Прекратите меня учить! — пыхает гений. — Кто вы такая? Пигалица, понимаешь! Безобразие! Судьба страны вот здесь!.. — больно хлопает себя по лбу. — И всего мира!.. И прекратите плакать!..

В это время дверь в кабинет открывается, на пороге — Ванюша и Любаша, глупо ухмыляющиеся. В их руках графин и стаканы.

— В чем дело? — настораживается Ник. — Водку нашли?

— Не, это вода, — отвечает Ваня. — Я ж побожился не пить проклятую.

— А что тогда?

— А это… никого нет. Нигде. Пусто!

— Ни души, — подтверждает женщина.

— Ни души? — переспрашивает журналист. — Следовало этого ожидать. Что будем делать?