Провокатор

Я — враг, потому что не испытываю страха перед теми, кто диктует нам условия проживания. Каюсь, у меня было желание еще пожить. Я даже нашел надежного и верного донора, чтобы тот, когда пробьет мой очередной смертный час, не пожалел бы своего ценного народно-хозяйственного костного мозга. Отец посетил заречный дурдом, и по этой уважительной причине было нежелательно его тревожить по пустяку. И мне пришлось искать новую жертву. И нашел — Бо, своего младшего брата. Он был абсолютно здоров и, казалось, был абсолютно свободным. Он был идиотом, а в нашей казарме только они свободны и счастливы. Но я ошибся: во всеобщей атмосфере дегенерации и маразма его мозг, его кости, его кровь тоже заразились бациллами ненависти и вырождения. У него будет, больше чем уверен, фантастическая, стремительная карьера политического деятеля. В этом многосложном деле главное — не заразиться триппером, как это однажды, утверждают, случилось в нашем революционно-освободительном движении. И поэтому, пока я живу, сделаю все для родного человечка; сделаю все, чтобы страна узнала своего нового героя.

Чужая столица жила по собственным, ей только понятным законам. Тревожная тень слухов пала на ее подновленное обличье: люди сбивались в экстремистские группы, по радио звучала симфоническая музыка, по телевидению показывали балет «Лебединое озеро» — первые признаки чрезвычайности.

Шеф-руководитель у окна смотрел на город, когда появился человек с военной выправкой.

— Что?

— Получен перехват: армии дан приказ уничтожить НПФ-2001…

— Что такое НПФ? — с тихой яростью поинтересовался шеф.

— Неизвестные Перемещающиеся Фигуры…

— А 2001?

— Их количество.

Шеф-руководитель медленно развернулся и, приближаясь к сотруднику, заорал:

— Что вы из меня идиота делаете?! НПФ, WFGT, ЕКLМN, BMV! Вон! Чтобы духу…

— Я действую строго по инструкции XCDFGH № 2345678944/008808.

— Застрелю! — зарычал шеф, пытаясь вырвать из кармана пиджака личное оружие.

На балкончике панельного дома по улице Карла Маркса, 17, строение шесть, стоял встревоженный человек — это был Ник, он прислушивался к далеким глухим звукам.

— Кажется, стреляют, — сказал он. — Ты скоро, Виктор?

— Сейчас-сейчас, — копался на кухоньке ученый: звенело стекло. Процесс уже пошел.

— Что?

— Минутку.

— Ох, погубим Землю, как вы говорите, матушку.

Наконец появился Загоруйко, держащий в руках старенькую хозяйственную сумку.

— А где же этот… биостимулятор? — удивился Ник.

Гений молча приоткрыл сумку, его друг наклонил голову, глянул в прореху: там мутнела субстанцией трехлитровая банка.

— Да, и эта банка, похожая на банку с огурцами, боюсь, погубит весь мир, — глубокомысленно пошутил журналист.

Золотились вечные купола Кремля. В лазурном небе галдело воронье. Утомленный сокол сидел на руке пожилого сокольничего. Кремлевский двор заполнялся правительственными машинами и скоро стал походить на элитную автостоянку.

Страна героического прошлого — героического настоящего — героического будущего.

1147 — однако я живу; живу, несмотря на то что в моей капле крови уже 1147 лейкоцитов. Это достаточно, чтобы подохнуть, но я упрямо продолжаю жить. Зачем?

Меня посещает Аида — посещает по моей просьбе. Она изменилась, у нее изящные повадки светской львицы, она рада меня видеть, она сообщает, что ее супруг совершает альпинистский подъем на-гора власти, у них госмашина, дача в Горках, получили новую квартиру с видом на Кремль и двумя туалетами, есть даже биде.

— Биде? — переспрашиваю. — Это уже коммунизм, Аидочка.

— Коммунизм, — соглашается.

— А как же наш эмиратский миллионер? — вспоминаю я. — Подарил триппер, подлец?

— А-а-а! — отмахивается бессердечная. — Это я чтобы от мужа отвязаться…

— Наврала? Нехорошо.

— На свою же голову, — расстраивается. — Сволочь он такая!

— А что такое?

— Заставляет минеты делать, особенно когда труды классиков марксизма-ленинизма изучает, — сокрушается несчастная дама. — Один раз повафлила, другой раз… ему понравилось, идеалисту.

— Приятное с полезным, — развожу руками. — Конечно, если ты не хочешь жить при коммунизме…

— Я хочу любви. — Присаживается на тахту, скатывает с ног ажурные колготки. — Полюби меня нормально, как прежде, Алекс.

— Так я же труп!

— Меня никогда еще не трахали трупы. Попробуем, а?

И мы вспомнили добрые старые времена, когда были молоды и беспечны. Помнится, я ее тайком снял на пленку и пожелал подарить фото. Фотография ей не понравилась, и она, истеричка, исхитрилась порезать себе вены на руках. Потом мы, два любящих сердца, помирились, и я как бы случайно познакомил их, Аиду и Борю. Они тотчас же полюбили друг друга. Муж жену — за крепкие кривые ноги, а жена мужа — за неординарный, должно, ум.

— Ты самая егозливая блядь на свете, — сказал я на прощание светской даме.

— Я это делаю от всей души с тем, кто мне нравится, — призналась.

— Помоги супругу, он нравится стране. — И кивнул на работающий телевизор: — Его рейтинг растет как на дрожжах.

— Лучше бы у него член рос, — вздохнула привередливая. — А тебе не надо помочь?

— Зачем?

— Ты же умираешь?

— Я в отличной форме. Надеюсь, ты убедилась?