Провокатор

Сергей молчал. Ирина пришла ему на помощь:

– Ну для начала расскажите, как надумали к нам зайти?

– Вы же приглашали меня, Ирина Александровна…

– Ирина, – перебила его хозяйка.

– Хорошо. Ирина. Вы приглашали меня в четверг. Я пришёл. А Павел сказал, что вы больны.

Ирина чуть порозовела:

– Да, знаете, вдруг началась такая головная боль. Я весь день провела в постели.

– Вот я и зашёл, узнать, как вы.

– Спасибо, уже всё хорошо, – бодро заговорила Ирина. – Сама удивляюсь, что это со мной было, – и постаралась как можно скорее изменить тему: – А как у вас в университете?

Зубов печально качнул головой:

– Боюсь, как бы не отчислили.

– Почему?

– Это отчасти связано с Павлом.

– С Павлом? – удивилась Ирина.

– Да, – кивнул Зубов, – но, разумеется, только отчасти. – Видя недоумение Ирины, он стал объяснять: – Когда Павла арестовали, его сразу же отчислили из университета. Мы, разумеется, выступили против такого решения. Несколько дней студенты не посещали занятия. Тогда зачинщиков, ну и меня, естественно, стали вызывать к руководству.

– А как они узнали, кто зачинщики?

– Не знаю.

– Но ведь суд оправдал Павла, – возмутилась Ирина, – теперь вся эта история яйца выеденного не стоит. Что же они к вам привязались?

– Понимаете, – замялся Зубов, – у меня не уплачены деньги за полный курс. Матушка обещала прислать, но, видно, не может собрать всю сумму. Она пришлёт, обязательно. Но эти, – он кивнул в сторону, адресуясь руководству университета, – ждать не желают.

– Так всё дело в деньгах?

– Да.

– Что же вы молчали? – воскликнула Ирина. – Я скажу Павлу, он даст вам необходимую сумму.

– Не надо.

– Почему?

– Мне говорил Павел, что вы сами стеснены в средствах, – соврал Зубов.

– Даже если он сказал вам об этом… Причём сказал, совершенно не подумав, я не вижу причин, чтобы не помочь вам в этой ситуации. В конце концов, мы же друзья, Серёжа!

Зубов не успел ответить. За дверью раздалось лёгкое покашливание. Ирина встала.

– Извините. Я – на минутку.

Она вышла, прикрыв за собой дверь.

Зубов прислушался. Разговаривали двое. Ирина и ещё кто-то. Мужчина. Сергею показалось, что он что-то выговаривал Ирине, а она оправдывалась.

Наконец голоса стихли. Ирина вошла в гостиную, и, взглянув на неё, Зубов понял, что она расстроена.

– Что-то случилось?

– Нет, – Ирина старалась взять себя в руки, – всё в порядке.

Зубов молча ждал.

– Просто, – она понимала, что Сергей ждёт от неё объяснений, – у нас с Павлом гость. Приехал совершенно неожиданно. Проездом… Ему скоро на вокзал, и… сами понимаете, человек нервничает, как бы не опоздать…

Зубов понимал, что Ирина лжёт, и был не в силах видеть её в столь унизительном положении.

– Понимаю. – Он встал. – Вы сейчас вся в хлопотах. А тут я… не вовремя. Я зайду как-нибудь в другой раз. Извините.

– Не стоит извиняться. Вы ни в чём не виноваты.

Ирина вроде бы возражала, но Сергей чувствовал, что она с явным облегчением восприняла его готовность удалиться.

– Вы действительно заходите к нам, Серёжа. Я вам очень рада.

В дверях она коснулась его руки:

– Вы не сердитесь на меня?

Сбитый с толку, полный отчаяния Зубов смог лишь проговорить, глядя ей в глаза:

– Разве я могу на вас сердиться?..

20. У дома Солдатова

Чем ближе подходил Павел к дому Солдатова, тем вальяжней становилась его походка: гуляет человек, никуда не спешит – не торопится. Всё-то у него хорошо, всем-то он доволен. Но внутренне он был собран. Рассеянный взгляд цепко фиксировал всё, что происходило на улице.

Павел неторопливо прошёл по противоположной стороне улицы, как бы невзначай окинув взглядом дом и крайние три окна на втором этаже квартиры Солдатова. Вроде бы всё было чисто.

Он прошёл вперёд пару кварталов и долго стоял у круглой тумбы, делая вид, что изучает объявление, а сам перебирал взглядом прохожих. Взгляд не находил никого, в ком можно было бы заподозрить шпика.

Возвращаясь, Павел зашёл в пустой в это время дня трактир, попросил чаю и со стаканом просидел с полчаса у окна, поглядывая на дом Солдатова. Всё было спокойно. Улица и дом жили своей обычной жизнью. Вышел из ворот дворник в фартуке, в картузе, с окладистой бородой и метлой в руках. Огляделся, заметив какой-то сор, раза два чиркнул метлой по мостовой, но, судя по всему, отнюдь не чистота улицы занимала его в эти минуты. В очередной раз нетерпеливо взглянув в сторону кабака, дворник оставил метлу и решительно пересёк улицу.

– Душа горит, Трофимыч! – прохрипел он буфетчику, стянув с головы картуз.

Тот даже не взглянул в его сторону:

– Она у тебя всегда горит.

– Нынче особенно, – дворник с мольбой взглянул на буфетчика, – может, запишешь, Трофимыч, «на карандаш», а?

– Ты у меня уже три раза записан.

– Разве?

Буфетчик похлопал по засаленной тетрадке.

– Предъявить?

– Верю-верю, Трофимыч, – примирительно заговорил дворник, а руки его в это время в очередной раз обшаривали карманы шаровар, кафтана, поддёвки в слабой надежде отыскать завалявшуюся монетку. Не найдя ничего, с мольбой взглянул на кабатчика: – А в четвёртый, Степан Трофимыч?