– Ну, началось… – Гордон не сдержал пренебрежительной ухмылки. – Теперь ещё расскажи про дружбу, а ещё лучше – про любовь!..
Ирину передёрнуло. Её щёки порозовели. Павел заговорил, не скрывая злости:
– Ты не ёрничай! Вам из Парижа не видно, что здесь, в России, творится.
– Я тоже жил в России. И не просто жил, но и работал. И, между прочим, не без успеха.
– Я знаю, – ответил Павел, – но сейчас мы должны очень серьёзно подходить к подбору кандидатов в боевую организацию.
Видя состояние Павла, Гордон заговорил примиряюще:
– Я с тобой полностью согласен. Конечно же, этим людям мы должны доверять. Без этого нельзя. Но отношение к самодержавию – основа. А всё остальное должны им помочь приобрести мы. Я, ты, Солдатов – все, кто прошёл школу борьбы.
– Ну, хорошо, – кивнул Павел, – будем искать.
Гордон посмотрел на Ирину:
– Кстати, ты говорила, что рядом с Солдатовым живёт твоя подруга. Кажется, Катя?..
– Да, Катя Воронцова.
– Что за человек?
– Так сразу трудно… – Ирина задумалась, добавила с чуть заметной усмешкой: – Во всяком случае, к самодержавию относится явно критически.
– Ну а если чуть поподробней, – Гордон стал серьёзным.
– Умна, начитанна, легко сходится с людьми. Умеет кружить головы мужчинам.
– Замужем?
– Нет.
– В вопросах взаимоотношений мужчин и женщин?
– Современна. После смерти родителей материально независима.
– Ты можешь организовать с ней встречу?
– Конечно, – кивнула Ирина. – Она завтра обещала быть в библиотеке.
– Замечательно, – Гордон обвёл взглядом Ирину и Павла, – я займусь ею лично.
30. В квартире Вейцлера
После того как Вейцлер и сопровождающие его филёры вернулись назад, начальник группы, оставшись с ним на кухне, заговорил, не скрывая своего раздражения:
– Я всё чаще начинаю думать, не водите ли вы нас за нос, господин Вейцлер?
– Неужели для этого я дал вам повод?
– Повод один, господин Вейцлер. Четвёртый выходной мы ходим по бульвару, и всё без толку. Может быть, мы ходим не в тот день и не в тот час. А может, не по тому бульвару? И сколько нам ещё ходить? Месяц? Полгода? Год?
– Я не знаю. – Вейцлер развёл руками. – Это от меня не зависит.
– А я начинаю в этом сомневаться. Мы с вами по-хорошему, господин Вейцлер. Вы согласились нам помочь. Мы вам поверили. У вас к нам не может быть никаких претензий. Причём не только у вас, но и у вашей жены, сына – тоже. Давайте же доведём дело до конца так, как мы договорились.
Полицейский прошёлся по кухне, остановился перед Вейцлером, с участием посмотрел ему в глаза:
– Может быть, вы кого-нибудь на бульваре всё-таки видели?
– Нет, – торопливо ответил Вейцлер, – уверяю, нет.
– Не спешите, – по-прежнему глядя ему в глаза, понизив голос, продолжил полицейский. – Может быть, вы просто боитесь мести своих товарищей? Я вам гарантирую безопасность. И вам, и вашей семье. Вы получите новые документы, смените место жительства. У вас будет надёжная охрана. А от вас требуется только одно: мигнуть нам, указав на связного.
– Уверяю вас, – в отчаянии заговорил Вейцлер, – не видел. Ничего не видел. Честное благородное слово!
Начальник группы с сомнением поглядел на собеседника:
– Ну, как хотите.
– Я говорю правду.
– Я готов вам поверить и даже посочувствовать, но меня могут в конце концов заменить на человека более… – он чуть запнулся, – жёсткого. И вам будет значительно хуже. Так что думайте, господин Вейцлер.
Полицейский вновь походил не спеша по кухне, потом остановился перед Вейцлером, но теперь во взгляде его не было уже никакого участия.
– Но если мы узнаем, что вы ведёте двойную игру, – а рано или поздно мы это узнаем, – то будущее ваше будет незавидным. Вы и ваша жена отправитесь на каторгу. А сын – в детское отделение сумасшедшего дома.
– Он не сумасшедший! – почти выкрикнул Вейцлер.
Оппонент чуть усмехнулся:
– Уверяю вас, там он очень скоро им станет. Решайте. Честь имею.
Полицейский вышел. Вейцлер с трудом перевёл дыхание. Вошла бледная Соня:
– Я всё слышала… – Она с отчаянной мольбой взглянула на мужа: – Что же делать?
Он, опустив голову, чтобы не встретиться с ней взглядом, ответил:
– Терпеть… Пока есть силы.
31. Неудачный побег
Зубов был в отчаянии. Внезапное появление Павла, когда он уже готов был во всём признаться Ирине, вера Павла в него, крепкое рукопожатие, наконец, его дружба – всё это было прекрасно и благородно в неизбежном сравнении с его собственным предательством. Да, самым настоящим предательством, хотя он ещё и никого не назвал Харлампиеву.