Провокатор

Сергей шёл по тротуару, ведя ожесточённый диалог с самим собой. А кого он может назвать? Только Павла! Но спасёт ли это Ирину? Сколько раз ему говорили, что никому в охранке верить нельзя. А он? Ну, назовёт он, допустим, Павла. Что это им даст? Разве в охранке не знают, кто такой Павел? Значит, дело в другом. Названная Зубовым фамилия – даже неважно чья! – будет его официально зарегистрированным предательством, отрежет ему путь назад, навсегда сделает провокатором. Вот куда тащит его Харлампиев. Сволочь! И почему он, Зубов, униженно просил у него три дня вместо того, чтобы броситься на полицейского, может быть, даже погибнуть, но остаться честным в глазах Павла, а главное – Ирины!..

Зубов оглянулся. За ним, ничуть не скрываясь и не отводя наглого взгляда, топал филёр. Неужели это конец? И ему уже никогда не вырваться из западни?

Метрах в десяти сзади погромыхивала на булыжнике извозчичья пролётка. «А что, если… – вдруг мелькнуло в голове, – вскочить в неё, оторваться от филёра? И – на вокзал!

В какой-нибудь отходящий поезд! Всё равно какой! Лишь бы подальше! И…»

Зубов впрыгнул в поравнявшуюся с ним повозку, толкнул извозчика в спину:

– Гони!

Тот обернулся, нагло взглянул:

– Не торопись, барин. Успеешь!

Подоспевший филёр влез в коляску, укоризненно проговорил:

– Вас предупреждали не делать глупостей.

Всю дорогу ехали молча. У ворот зубовского дома извозчик затормозил.

– Приехали, барин, – он обернулся к Зубову. – Видишь, успели. А ты мне – «гони!».

У ворот дома его окликнул дворник:

– Господин студент! Хозяйка бранится. Велела сказать: не заплатит, пусть съезжает.

– Заплачу, заплачу, – пробормотал Зубов, проходя мимо.

– Ну-ну, – и дворник подмигнул остановившемуся рядом филёру.

32. В охранке

После того как были обсуждены все текущие вопросы и все офицеры уже готовились разойтись, Харлампиев вдруг поинтересовался:

– А что у нас по Вейцлеру?

Руководитель группы встал:

– К сожалению, последняя прогулка тоже не дала никаких результатов.

– Народу в группе достаточно?

– Да.

– Какая была прогулка по счёту?

– Четвёртая.

Харлампиев побарабанил по столу пальцами, подумал, посмотрел на руководителя группы:

– Ваше мнение?

– Убеждён, что он водит нас за нос. Считаю, что к Вейцлеру надо применить физическое воздействие.

Харлампиев чуть поморщился:

– Думаю, в данном случае это ничего не даст.

Почувствовав, что офицер с ним не согласен, он счёл нужным объяснить своё мнение.

– Среди евреев (я имею в виду революционеров) есть фанатики, которых легче убить, чем заставить отказаться от своей идеи. И Вейцлер, уверен, именно из таких. Да, я согласен с вами, он водит нас за нос. Но нам необходимо понять, как он это делает. Вейцлер слишком умный человек, чтобы бросить нам явную фальшивку. Да, мы вынудили Вейцлера согласиться на сотрудничество с нами. Но мы его, я уверен, не сломали.

Харлампиев выбил пальцем на столе одному ему известную мелодию и решительно заявил:

– Считаю, что Вейцлер встречается на бульваре со своим связным…

– Это невозможно!

– И подаёт ему какой-то знак, незаметный для наших людей.

– Это невозможно, – повторил руководитель группы.

– Возможно, – парировал Харлампиев. – У меня такое ощущение, что мы всё время упускаем какую-то очень важную деталь.

Он повернулся к руководителю группы:

– Ваш захват его квартиры был внезапный?

– Да.

– Хозяин или его жена не могли в этот момент задёрнуть или открыть шторы, переставить цветок на окне?

– Нет.

– Стоя у окон, он или его жена могли условными знаками что-то передать сообщникам на улице?

– Нет, наши сотрудники не позволяют им подходить к окнам.

– И тем не менее, – резюмировал Харлампиев, – уже четвёртое воскресенье к Вейцлеру на бульваре никто не подходит. За эти четыре недели мы никого из его сообщников не видели. Допустим, что их просто-напросто нет. А если есть? А если учесть, что сейчас у нас в городе находится Виртуоз, положение становится опасным. Поэтому загадку Вейцлера нам надо во что бы то ни стало разгадать.

– Да нет там никакой загадки. Я его два раза по бульвару прогнал, – раздосадованно признался начальник группы, – он даже запыхался.

– Что значит «прогнал»? – поднял брови Харлампиев. – Бегом?

– Да нет, шагом, конечно.

– А почему «запыхался»?

– Так он ведь в одном и том же плащике всегда выходит. Плотненький такой, застёгнутый на все пуговицы.

Харлампиев нахмурился.

– Подождите, подождите, – он повернулся к начальнику наружки, – в это воскресенье ведь было жарко?

– Духота, даже вечером, – подтвердил тот.

– А он в плотном плащике?

– Плотном, чистая шерсть, я же веду его под руку, когда выводим из дома.

– Застёгнутом на все пуговицы?

– На все.

Харлампиев задумался, обвёл присутствующих взглядом и далее заговорил командирским тоном:

– Людей в группе удвоить. На бульваре к нему близко не подходить. Но быть начеку. А вы, – он ткнул пальцем в руководителя группы, – перед тем как выходить, лично расстегнёте Вейцлеру все пуговицы.

33. Нельзя бросать товарища