Провокатор

Наша группа решила снять фильм о поверженном нарушителе партийной этики и кремлевской интимности. Нельзя раскрывать тайны эдемского уголка, обрамленного обновленной древней стеной. Народ не поймет коммунизма в отдельно взятой крепости. Нет прощения отступникам, не желающим денно и нощно думать державную думу о вечно ненасытном, малоквалифицированном, лихоимском народце. Позор елейным популистам!

Временного неудачника и постоянного строптивца мы нашли, повторюсь, в расстроенных чувствах. Не каждый день выгоняют из рая.

Мы добросовестно отсняли сердобольный материал о грешнике, а затем, как полагается в широких кинематографических кругах, впрочем, как и в других кругах, приняли на грудь грамм по сто. Чтобы наш общий путь не был так тернист. Потом приняли еще по сто пятьдесят. За правду, которая всегда с нами. Затем взяли вес в литр малоэффективной водки. За что? За мою режиссерскую удачу и мой своеобразный талант, позволяющий видеть мир таким, каким я позволяю себе его видеть.

- Вы, ребята, романтики, - говорил грешник. - Завидую, но сочувствую. Вы романтики, а мы - бандиты, понимаешь. Давайте выпьем за то, что я выбрался из банды избранных!

И мы дружно, сочувствуя, выпили.

Почему бы не выпить за хорошего человека? Мы хлопнули еще несколько легкорастворимых в крови литров, и он, мятежный, продолжил летописный тост:

- Вы, романтики, меня не уважаете. За то, что я проиграл битву. Но победа будет за нами. То есть за мной. Почему? Потому что знайте: у нас в партии три фракции Б. - это фракция Большевиков, ушедших в глубокое подполье (это я!), фракция Бюрократов, грабящих и спаивающих страну, и фракция Блядей политических, неспособных больше ни на что, кроме ненависти к собственному народу. Скоро! Скоро я выйду из подполья, а все остальные фракции уйдут в это подполье, как на заре коммунистического движения. Я им всем покажу кузькину мать! Они будут жрать собственные резолюции и заседать при свечах! А лучше - танками! Пли-пли-пли!!! - Увлекся. - Так выпьем же за тех, кто сейчас никто, а завтра будут всё!..

И мы выпили, а выпив, спросили:

- А что будет с народом?

И наш собеседник тяжело и обреченно задумался, сидел, понурив буйную головушку; думал-думал-думал (это была его знаменитая пауза, запечатленная на пленке), он думал час, год, век, потом поднял голову, открыв крупное, властное, заносчивое партийно-организационное лицо и сказал:

- Мужики! А хуй его знает, что будет! Одно знаю: победим!

И мы снова выпили за нашу общую капризную девушку по имени Victoria, и вот теперь, уже после долгожданной, странно-закономерной победы, я увидел его, перетряхнувшего великий затхлый клоповник.

Его мечта исполнилась, да, боюсь, не превратились ли кровососные мясистые клопы КПСС в мобилизационный обстоятельствами передовой отряд ненасытных олигарх-тараканов, пожирающих последние остатки пищи на нищей кухне страны.

Пока же мой давний знакомый шествовал по залу, я не на шутку сцапался со служителем - сцапался из-за бутылки водки. Не люблю, когда мне мешают исполнить мою же мечту, и поэтому орал:

- Я тебе, сучь халдейская, сейчас эту бутылку как клизму вставлю!.. Отдай!..

Бывший грешник, а теперь - Отец родной надвинулся на меня всей своей державной массой. (Боже, что делает власть с человеком!) Я уже решил на всякий случай бухнуться в барские ножки, однако властитель дум народных, сосредоточившись, узнал меня, многозначительно хныкнул:

- Победа, режиссер! - кивнул на отвоеванную мной бутылку. - Какими судьбами, Саныч? - И подал руку. И похлопал мою рабскую спину. И предложил пройтись вдвоем. Такая вот царская прихоть.

Разумеется, все взоры обратились на нас. Мой директор Классов удавился пирожным. Мой бывший школьный товарищ, а ныне кассир царской семьи, взопрел и еще больше покрылся щетиной. Его коллеги дальнозорко прищурились. Дамы света возжелали витаминизированной, сперматозоидной любви посредством ротовой полости.

Впрочем, меня вся эта стихийная эмоциональная буря не интересовала. Я был увлечен беседой. Приятно поговорить с героем собственной документальной ленты и героем нашего взбаламученного им же времени.

- Как дела, сынок? - спрашивали меня. - Неужто в этих стенах оппозиционера обнаружил?

- Вы были первый и последний, - отвечал я. - Кто решил не ждать очереди к престолу. Небось тяжела шапка Мономаха?

- Ох и тяжела! - согласились со мной. - Хочу передать наследнику.

- А кто наследник?

- Тайна за семью печатями.

- Тогда, может, выпьем для осветления души? - взболтнул бутылку, жидкость в ней вскипела как затаренная радость.

- Нельзя, романтик, - сказали мне. - Болею я.

- А наследник?

- А наследник во! - показал большой палец. - Спортсмен и на истребителях летает, как фанера над Парижем.

- Ну да? - не поверил я. - А пьет?

- Не пьет, единственный недостаток, - вздохнул Царь-батюшка. - Все мы с загогулинами, - нарисовал рукой в воздухе замысловатую фигуру высшего пилотажа.

- А сажать не будет?

- Кого?

- Ну, нас, - щелкнул пальцем по бутылке, - патриотов.

- Он сам патриот, - усмехнулся мой собеседник. - Но в широком смысле этого слова.